В это время Тюбик окончил портрет Синеглазки. Все столпились вокруг и
наперебой стали выражать свои восторги:
-- Чудесно! Прелестно! Очаровательно!
-- Миленький, вы не можете нарисовать меня также в синем платье? --
обратилась Самоцветик к Тюбику.
~ Как же в синем, когда вы в зеленом? -- спросил, недоумевая, Тюбик.
-- Ну, миленький, вам ведь все равно. Платье зеленое, а вы рисуйте
синее. Я бы надела синее платье, если бы знала, что Синеглазка так хорошо
получится в синем.
-- Ладно, -- согласился Тюбик.
-- И глаза мне, пожалуйста, сделайте голубые.
-- У вас ведь карие глаза, -- возразил Тюбик.
-- Ну, миленький, что вам стоит! Если вы можете вместо зеленого платья
сделать синее, то почему вместо карих глаз нельзя сделать голубые?
-- Тут есть разница, -- ответил Тюбик. -- Если вы захотите, то можете
надеть синее платье, но глаза вы при всем желании не вставите себе голубые.
-- Ах, так! Ну, тогда, пожалуйста, делайте карие глаза, но нарисуйте их
побольше.
-- У вас и так очень большие глаза.
-- Ну, чуточку! Мне хочется, чтобы были еще больше. И ресницы сделайте
подлиннее.
-- Ладно.
-- И волосы сделайте золотистые. У меня ведь почти золотистые волосы!
-- молящим голосом просила Самоцветик.
-- Это можно, -- согласился Тюбик.
Он принялся рисовать поэтессу, а она беспрестанно вскакивала, подбегала
к портрету и кричала:
-- Глаза чуточку побольше! Еще, еще, еще! Ресницы прибавьте! Рот
чуточку меньше... Еще, еще!
Кончилось тем, что глаза на портрете получились огромные, каких и не
бывает, ротик -- с булавочную головку, волосы -- словно из чистого золота, и
весь портрет имел очень отдаленное сходство. Но поэтессе он очень
понравился, и она говорила, что лучше портрета ей и даром не надо.