История изменений

Изучение языков, Роберт, классная прокачка мозговых скиллов.

Когда я был маленьким и учился в школе, английский мне дался очень не сразу. Так бы и остался я вечным лузером, но вмешался случай. Однажды отец, которому иностранный не давался тоже, но, который, как всякий отец, очень хотел, чтобы из меня получилось что-то путное, достал с полки словарик и стал объяснять, как им пользоваться.
-- Ясно?, - спросил он и хитро прищурился.
Я не понял из его объяснений ничего. Я стоял за его спиной и рассматривал сосульки на проводах за окном, раздумывая о том, как быстро застынет каток и какую лучше купить изоленту для клюшки, синюю или чёрную.
-- Ясно!, - на всякий случай бодро соврал я. Я хорошо знал своего отца, и догадывался, что если ответить отрицательно, он объяснит ещё раз. И ещё. И ещё. И будет объяснять хоть до утра следующего понедельника, пока до меня не дойдёт.
-- Садись и переводи. Потом покажешь. - Отцовская спина мелькнула в дверном проёме.
Я взял заданный текст, честно открыл словарь и стал рассматривать словарные статьи. И вдруг с удивлением обнаружил, что у одного и того же слова могла быть масса значений.
Это открытие потрясло меня, и я твёрдо решил отыскать текст более «взрослый», чем та незамысловатая писанина, которая предлагалась школьной программой.
Назавтра, вместо того, чтобы после уроков идти домой, я сел в автобус и поехал в книжный магазин.
Это был единственный на весь регион магазин, в котором существовал отдел иностранной литературы на языках оригинала.
Оттуда я вернулся с англоязычным романом Теодора Драйзера и неким бульварным чтивом немецкого автора с длинной фамилией и приставкой «von».
«Oh la-la!» - было написано на обложке под фотографией некой игривой тётки в комбинации и веером в руках, которым она нарочито небрежно прикрывала место повыше коленок. И мне стало понятно, что я просто обязан узнать, что такое это «О ля-ля!»
Изучать немецкий по книге и словарю было так же интересно, как искать иголку в стогу сена.
Через двадцать страниц я стал догадываться, о чём там написано.
Так я придумал методику изучения иностранных языков.
Но я, как оказалось, был не первый. До меня этим путём проследовали другие, более или менее успешно.
Кстати, язык стал подзабывать, поэтому недавно купил книжку на немецком. На этот раз детектив.

Словом, когда я попал в Германию, то перво-наперво придумал и реализовал план по безопасному отрыву от своих, чтобы выглядело естественно и незаметно, и без лишних свидетелей понаблюдать за ихней германской житухой.
Это было не сложно, старшего над нами интересовали только шмотки и фильмы на темы, с которыми у тебя ассоциируется слово «любовь».
Как видишь, Роберт, ничего особенно сложного и противоестественного.
Да, Роберт, я немного авантюрист.

Навык излагать красиво появился после встреч с многочисленными родственниками и прочими деревенскими жителями. В те времена интернет в деревни ещё не проник. Не знаю, как было бы теперь, но тогда посмотреть на вновьприбывшего сходились все родственники и друзья семьи. И их очень интересовало как живут люди там, в больших далёких городах, на океанских взморьях, в таёжной глуши, среди песчаных дюн и морщинистых варанов с длинными языками, о чём думают, про что говорят, над чем работают, о чём мечтают.
И этот интерес, Роберт, был неподдельным, и я не мог обмануть их ожиданий, поэтому старался приукрасить рассказы деталями и ощущениями.
Людей, Роберт, не интересуют голые факты. Их волнуют оценки и эмоции.
Что думаешь конкретный ты о том-то и о том-то.
Если ты можешь передать словами запах ветра, тебя будут слушать и слушать.
Тут много чего понаписано мной. Но изложенного так, чтобы было интересно, а, возможно, и поучительно.
Почему нет?
Много перемешано и поставлено с ног на голову. Это же рассказ, а не отчёт о проделанной работе, здесь можно позволить немного вольностей.
Много эмоций и личных эмоциональных оценок.
Много достоверного.
В том числе о любви.
Но любовь нелепая, случайная, неформатная и без взаимностей, в чём-то даже уродливая в своих проявлениях, Роберт, - это мучения. Причём не только твои, но и многих других людей, случайно оказавшихся неподалёку.
Но мы ж не звери, там, какие, мы лучше в сторонку отползём.
Никто ж не виноват в том, что ты такой вот, деревянный по пояс. Когда-нибудь ты это поймёшь. А лучше не нужно. Лучше не быть деревянным по пояс.
Но тебе, пожалуй, рановато об этом думать. Успеешь ещё.
Всему своё время.
Но я нигде не писал, что я, там, российский диверсант. Это ты сам придумал. Я - всего лишь программист, которым ты вскорости, как я надеюсь, станешь.

Изучение языков, Роберт, классная прокачка мозговых скиллов.

Когда я был маленьким и учился в школе, английский мне дался очень не сразу. Так бы и остался я вечным лузером, но вмешался случай. Однажды отец, которому иностранный не давался тоже, но, который, как всякий отец, очень хотел, чтобы из меня получилось что-то путное, достал с полки словарик и стал объяснять, как им пользоваться.
-- Ясно?, - спросил он и хитро прищурился.
Я не понял из его объяснений ничего. Я стоял за его спиной и рассматривал сосульки на проводах за окном, раздумывая о том, как быстро застынет каток и какую лучше купить изоленту для клюшки, синюю или чёрную.
-- Ясно!, - на всякий случай бодро соврал я. Я хорошо знал своего отца, и догадывался, что если ответить отрицательно, он объяснит ещё раз. И ещё. И ещё. И будет объяснять хоть до утра следующего понедельника, пока до меня не дойдёт.
-- Садись и переводи. Потом покажешь. - Отцовская спина мелькнула в дверном проёме.
Я взял заданный текст, честно открыл словарь и стал рассматривать словарные статьи. И вдруг с удивлением обнаружил, что у одного и того же слова могла быть масса значений.
Это открытие потрясло меня, и я твёрдо решил отыскать текст более «взрослый», чем та незамысловатая писанина, которая предлагалась школьной программой.
Назавтра, вместо того, чтобы после уроков идти домой, я сел в автобус и поехал в книжный магазин.
Это был единственный на весь регион магазин, в котором существовал отдел иностранной литературы на языках оригинала.
Оттуда я вернулся с англоязычным романом Теодора Драйзера и неким бульварным чтивом немецкого автора с длинной фамилией и приставкой «von».
«Oh la-la!» - было написано на обложке под фотографией некой игривой тётки в комбинации и веером в руках, которым она нарочито небрежно прикрывала место повыше коленок. И мне стало понятно, что я просто обязан узнать, что такое это «О ля-ля!»
Изучать немецкий по книге и словарю было так же интересно, как искать иголку в стогу сена.
Через двадцать страниц я стал догадываться, о чём там написано.
Так я придумал методику изучения иностранных языков.
Но я, как оказалось, был не первый. До меня этим путём проследовали другие, более или менее успешно.
Кстати, язык стал подзабывать, поэтому недавно я купил книжку на немецком. На этот раз детектив.

Словом, когда я попал в Германию, то перво-наперво придумал и реализовал план по безопасному отрыву от своих, чтобы выглядело естественно и незаметно, и без лишних свидетелей понаблюдать за ихней германской житухой.
Это было не сложно, старшего над нами интересовали только шмотки и фильмы на темы, с которыми у тебя ассоциируется слово «любовь».
Как видишь, Роберт, ничего особенно сложного и противоестественного.
Да, Роберт, я немного авантюрист.

Навык излагать красиво появился после встреч с многочисленными родственниками и прочими деревенскими жителями. В те времена интернет в деревни ещё не проник. Не знаю, как было бы теперь, но тогда посмотреть на вновьприбывшего сходились все родственники и друзья семьи. И их очень интересовало как живут люди там, в больших далёких городах, на океанских взморьях, в таёжной глуши, среди песчаных дюн и морщинистых варанов с длинными языками, о чём думают, про что говорят, над чем работают, о чём мечтают.
И этот интерес, Роберт, был неподдельным, и я не мог обмануть их ожиданий, поэтому старался приукрасить рассказы деталями и ощущениями.
Людей, Роберт, не интересуют голые факты. Их волнуют оценки и эмоции.
Что думаешь конкретный ты о том-то и о том-то.
Если ты можешь передать словами запах ветра, тебя будут слушать и слушать.
Тут много чего понаписано мной. Но изложенного так, чтобы было интересно, а, возможно, и поучительно.
Почему нет?
Много перемешано и поставлено с ног на голову. Это же рассказ, а не отчёт о проделанной работе, здесь можно позволить немного вольностей.
Много эмоций и личных эмоциональных оценок.
Много достоверного.
В том числе о любви.
Но любовь нелепая, случайная, неформатная и без взаимностей, в чём-то даже уродливая в своих проявлениях, Роберт, - это мучения. Причём не только твои, но и многих других людей, случайно оказавшихся неподалёку.
Но мы ж не звери, там, какие, мы лучше в сторонку отползём.
Никто ж не виноват в том, что ты такой вот, деревянный по пояс. Когда-нибудь ты это поймёшь. А лучше не нужно. Лучше не быть деревянным по пояс.
Но тебе, пожалуй, рановато об этом думать. Успеешь ещё.
Всему своё время.
Но я нигде не писал, что я, там, российский диверсант. Это ты сам придумал. Я - всего лишь программист, которым ты вскорости, как я надеюсь, станешь.

Изучение языков, Роберт, классная прокачка мозговых скиллов.

Когда я был маленьким и учился в школе, английский мне дался очень не сразу. Так бы и остался я вечным лузером, но вмешался случай. Однажды отец, которому иностранный не давался тоже, но, который, как всякий отец, очень хотел, чтобы из меня получилось что-то путное, достал с полки словарик и стал объяснять, как им пользоваться.
-- Ясно?, - спросил он и хитро прищурился.
Я не понял из его объяснений ничего. Я стоял за его спиной и рассматривал сосульки на проводах за окном, раздумывая о том, как быстро застынет каток и какую лучше купить изоленту для клюшки, синюю или чёрную.
-- Ясно!, - на всякий случай бодро соврал я. Я хорошо знал своего отца, и догадывался, что если ответить отрицательно, он объяснит ещё раз. И ещё. И ещё. И будет объяснять хоть до утра следующего понедельника, пока до меня не дойдёт.
-- Садись и переводи. Потом покажешь. - Отцовская спина мелькнула в дверном проёме.
Я взял заданный текст, честно открыл словарь и стал рассматривать словарные статьи. И вдруг с удивлением обнаружил, что у одного и того же слова могла быть масса значений.
Это открытие потрясло меня, и я твёрдо решил отыскать текст более «взрослый», чем та незамысловатая писанина, которая предлагалась школьной программой.
Назавтра, вместо того, чтобы после уроков идти домой, я сел в автобус и поехал в книжный магазин.
Это был единственный на весь регион магазин, в котором существовал отдел иностранной литературы на языках оригинала.
Оттуда я вернулся с англоязычным романом Теодора Драйзера и неким бульварным чтивом немецкого автора с длинной фамилией и приставкой «von».
«Oh la-la!» - было написано на обложке под фотографией некой игривой тётки в комбинации и веером в руках, которым она нарочито небрежно прикрывала место повыше коленок. И мне стало понятно, что я росто обязан узнать, что такое это «О ля-ля!»
Изучать немецкий по книге и словарю было так же интересно, как искать иголку в стогу сена.
Через двадцать страниц я стал догадываться, о чём там написано.
Так я придумал методику изучения иностранных языков.
Но я, как оказалось, был не первый. До меня этим путём проследовали другие, более или менее успешно.
Кстати, язык стал подзабывать, поэтому недавно я купил книжку на немецком. На этот раз детектив.

Словом, когда я попал в Германию, то перво-наперво придумал и реализовал план по безопасному отрыву от своих, чтобы выглядело естественно и незаметно, и без лишних свидетелей понаблюдать за ихней германской житухой.
Это было не сложно, старшего над нами интересовали только шмотки и фильмы на темы, с которыми у тебя ассоциируется слово «любовь».
Как видишь, Роберт, ничего особенно сложного и противоестественного.
Да, Роберт, я немного авантюрист.

Навык излагать красиво появился после встреч с многочисленными родственниками и прочими деревенскими жителями. В те времена интернет в деревни ещё не проник. Не знаю, как было бы теперь, но тогда посмотреть на вновьприбывшего сходились все родственники и друзья семьи. И их очень интересовало как живут люди там, в больших далёких городах, на океанских взморьях, в таёжной глуши, среди песчаных дюн и морщинистых варанов с длинными языками, о чём думают, про что говорят, над чем работают, о чём мечтают.
И этот интерес, Роберт, был неподдельным, и я не мог обмануть их ожиданий, поэтому старался приукрасить рассказы деталями и ощущениями.
Людей, Роберт, не интересуют голые факты. Их волнуют оценки и эмоции.
Что думаешь конкретный ты о том-то и о том-то.
Если ты можешь передать словами запах ветра, тебя будут слушать и слушать.
Тут много чего понаписано мной. Но изложенного так, чтобы было интересно, а, возможно, и поучительно.
Почему нет?
Много перемешано и поставлено с ног на голову. Это же рассказ, а не отчёт о проделанной работе, здесь можно позволить немного вольностей.
Много эмоций и личных эмоциональных оценок.
Много достоверного.
В том числе о любви.
Но любовь нелепая, случайная, неформатная и без взаимностей, в чём-то даже уродливая в своих проявлениях, Роберт, - это мучения. Причём не только твои, но и многих других людей, случайно оказавшихся неподалёку.
Но мы ж не звери, там, какие, мы лучше в сторонку отползём.
Никто ж не виноват в том, что ты такой вот, деревянный по пояс. Когда-нибудь ты это поймёшь. А лучше не нужно. Лучше не быть деревянным по пояс.
Но тебе, пожалуй, рановато об этом думать. Успеешь ещё.
Всему своё время.
Но я нигде не писал, что я, там, российский диверсант. Это ты сам придумал. Я - всего лишь программист, которым ты вскорости, как я надеюсь, станешь.

Изучение языков, Роберт, классная прокачка мозговых скиллов.

Когда я был маленьким и учился в школе, английский мне дался очень не сразу. Так бы и остался я вечным лузером, но вмешался случай. Однажды отец, которому иностранный не давался тоже, но, который, как всякий отец, очень хотел, чтобы из меня получилось что-то путное, достал с полки словарик и стал объяснять, как им пользоваться.
-- Ясно?, - спросил он и хитро прищурился.
Я не понял из его объяснений ничего. Я стоял за его спиной и рассматривал сосульки на проводах за окном, раздумывая о том, как быстро застынет каток и какую лучше купить изоленту для клюшки, синюю или чёрную.
-- Ясно!, - на всякий случай бодро соврал я. Я хорошо знал своего отца, и догадывался, что если ответить отрицательно, он объяснит ещё раз. И ещё. И ещё. И будет объяснять хоть до утра следующего понедельника, пока до меня не дойдёт.
-- Садись и переводи. Потом покажешь. - Отцовская спина мелькнула в дверном проёме.
Я взял заданный текст, честно открыл словарь и стал рассматривать словарные статьи. И вдруг с удивлением обнаружил, что у одного и того же слова могла быть масса значений.
Это открытие потрясло меня, и я твёрдо решил отыскать текст более «взрослый», чем та незамысловатая писанина, которая предлагалась школьной программой.
Назавтра, вместо того, чтобы после уроков идти домой, я сел в автобус и поехал в книжный магазин.
Это был единственный на весь регион магазин, в котором существовал отдел иностранной литературы на языках оригинала.
Оттуда я вернулся с англоязычным романом Теодора Драйзера и неким бульварным чтивом немецкого автора с длинной фамилией и приставкой «von».
«Oh la-la!» - было написано под фотографией некой игривой тётки в комбинации и веером в руках, которым она нарочито небрежно прикрывала место повыше коленок. И мне стало понятно, что я росто обязан узнать, что такое это «О ля-ля!»
Изучать немецкий по книге и словарю было так же интересно, как искать иголку в стогу сена.
Через двадцать страниц я стал догадываться, о чём там написано.
Так я придумал методику изучения иностранных языков.
Но я, как оказалось, был не первый. До меня этим путём проследовали другие, более или менее успешно.
Кстати, язык стал подзабывать, поэтому недавно я купил книжку на немецком. На этот раз детектив.

Словом, когда я попал в Германию, то перво-наперво придумал и реализовал план по безопасному отрыву от своих, чтобы выглядело естественно и незаметно, и без лишних свидетелей понаблюдать за ихней германской житухой.
Это было не сложно, старшего над нами интересовали только шмотки и фильмы на темы, с которыми у тебя ассоциируется слово «любовь».
Как видишь, Роберт, ничего особенно сложного и противоестественного.
Да, Роберт, я немного авантюрист.

Навык излагать красиво появился после встреч с многочисленными родственниками и прочими деревенскими жителями. В те времена интернет в деревни ещё не проник. Не знаю, как было бы теперь, но тогда посмотреть на вновьприбывшего сходились все родственники и друзья семьи. И их очень интересовало как живут люди там, в больших далёких городах, на океанских взморьях, в таёжной глуши, среди песчаных дюн и морщинистых варанов с длинными языками, о чём думают, про что говорят, над чем работают, о чём мечтают.
И этот интерес, Роберт, был неподдельным, и я не мог обмануть их ожиданий, поэтому старался приукрасить рассказы деталями и ощущениями.
Людей, Роберт, не интересуют голые факты. Их волнуют оценки и эмоции.
Что думаешь конкретный ты о том-то и о том-то.
Если ты можешь передать словами запах ветра, тебя будут слушать и слушать.
Тут много чего понаписано мной. Но изложенного так, чтобы было интересно, а, возможно, и поучительно.
Почему нет?
Много перемешано и поставлено с ног на голову. Это же рассказ, а не отчёт о проделанной работе, здесь можно позволить немного вольностей.
Много эмоций и личных эмоциональных оценок.
Много достоверного.
В том числе о любви.
Но любовь нелепая, случайная, неформатная и без взаимностей, в чём-то даже уродливая в своих проявлениях, Роберт, - это мучения. Причём не только твои, но и многих других людей, случайно оказавшихся неподалёку.
Но мы ж не звери, там, какие, мы лучше в сторонку отползём.
Никто ж не виноват в том, что ты такой вот, деревянный по пояс. Когда-нибудь ты это поймёшь. А лучше не нужно. Лучше не быть деревянным по пояс.
Но тебе, пожалуй, рановато об этом думать. Успеешь ещё.
Всему своё время.
Но я нигде не писал, что я, там, российский диверсант. Это ты сам придумал. Я - всего лишь программист, которым ты вскорости, как я надеюсь, станешь.

Изучение языков, Роберт, классная прокачка мозговых скиллов.

Когда я был маленьким и учился в школе, английский мне дался очень не сразу. Так бы и остался я вечным лузером, но вмешался случай. Однажды отец, которому иностранный не давался тоже, но, который, как всякий отец, очень хотел, чтобы из меня получилось что-то путное, достал с полки словарик и стал объяснять, как им пользоваться.
-- Ясно?, - спросил он и хитро прищурился.
Я не понял из его объяснений ничего. Я стоял за его спиной и рассматривал сосульки на проводах за окном, раздумывая о том, как быстро застынет каток и какую лучше купить изоленту для клюшки, синюю или чёрную.
-- Ясно!, - на всякий случай бодро соврал я. Я хорошо знал своего отца, и догадывался, что если ответить отрицательно, он объяснит ещё раз. И ещё. И ещё. И будет объяснять хоть до утра следующего понедельника, пока до меня не дойдёт.
-- Садись и переводи. Потом покажешь. - Отцовская спина мелькнула в дверном проёме.
Я взял заданный текст, честно открыл словарь и стал рассматривать словарные статьи. И вдруг с удивлением обнаружил, что у одного и того же слова могла быть масса значений.
Это открытие потрясло меня, и я твёрдо решил отыскать текст более «взрослый», чем та незамысловатая писанина, которая предлагалась школьной программой.
Назавтра, вместо того, чтобы после уроков идти домой, я сел на автобус и поехал в книжный магазин.
Это был единственный на весь регион магазин, в котором существовал отдел иностранной литературы на языках оригинала.
Оттуда я вернулся с англоязычным романом Теодора Драйзера и неким бульварным чтивом немецкого автора с длинной фамилией и приставкой «von».
«Oh la-la!» - было написано под фотографией некой игривой тётки в комбинации и веером в руках, которым она нарочито небрежно прикрывала место повыше коленок. И мне стало понятно, что я росто обязан узнать, что такое это «О ля-ля!»
Изучать немецкий по книге и словарю было так же интересно, как искать иголку в стогу сена.
Через двадцать страниц я стал догадываться, о чём там написано.
Так я придумал методику изучения иностранных языков.
Но я, как оказалось, был не первый. До меня этим путём проследовали другие, более или менее успешно.
Кстати, язык стал подзабывать, поэтому недавно я купил книжку на немецком. На этот раз детектив.

Словом, когда я попал в Германию, то перво-наперво придумал и реализовал план по безопасному отрыву от своих, чтобы выглядело естественно и незаметно, и без лишних свидетелей понаблюдать за ихней германской житухой.
Это было не сложно, старшего над нами интересовали только шмотки и фильмы на темы, с которыми у тебя ассоциируется слово «любовь».
Как видишь, Роберт, ничего особенно сложного и противоестественного.
Да, Роберт, я немного авантюрист.

Навык излагать красиво появился после встреч с многочисленными родственниками и прочими деревенскими жителями. В те времена интернет в деревни ещё не проник. Не знаю, как было бы теперь, но тогда посмотреть на вновьприбывшего сходились все родственники и друзья семьи. И их очень интересовало как живут люди там, в больших далёких городах, на океанских взморьях, в таёжной глуши, среди песчаных дюн и морщинистых варанов с длинными языками, о чём думают, про что говорят, над чем работают, о чём мечтают.
И этот интерес, Роберт, был неподдельным, и я не мог обмануть их ожиданий, поэтому старался приукрасить рассказы деталями и ощущениями.
Людей, Роберт, не интересуют голые факты. Их волнуют оценки и эмоции.
Что думаешь конкретный ты о том-то и о том-то.
Если ты можешь передать словами запах ветра, тебя будут слушать и слушать.
Тут много чего понаписано мной. Но изложенного так, чтобы было интересно, а, возможно, и поучительно.
Почему нет?
Много перемешано и поставлено с ног на голову. Это же рассказ, а не отчёт о проделанной работе, здесь можно позволить немного вольностей.
Много эмоций и личных эмоциональных оценок.
Много достоверного.
В том числе о любви.
Но любовь нелепая, случайная, неформатная и без взаимностей, в чём-то даже уродливая в своих проявлениях, Роберт, - это мучения. Причём не только твои, но и многих других людей, случайно оказавшихся неподалёку.
Но мы ж не звери, там, какие, мы лучше в сторонку отползём.
Никто ж не виноват в том, что ты такой вот, деревянный по пояс. Когда-нибудь ты это поймёшь. А лучше не нужно. Лучше не быть деревянным по пояс.
Но тебе, пожалуй, рановато об этом думать. Успеешь ещё.
Всему своё время.
Но я нигде не писал, что я, там, российский диверсант. Это ты сам придумал. Я - всего лишь программист, которым ты вскорости, как я надеюсь, станешь.

Изучение языков, Роберт, классная прокачка мозговых скиллов.

Когда я был маленьким и учился в школе, английский мне дался очень не сразу. Так бы и остался я вечным лузером, но вмешался случай. Однажды отец, которому иностранный не давался тоже, но, который, как всякий отец, очень хотел, чтобы из меня получилось что-то путное, достал с полки словарик и стал объяснять, как им пользоваться.
-- Ясно?, - спросил он и хитро прищурился.
Я не понял из его объяснений ничего. Я стоял за его спиной и рассматривал сосульки на проводах за окном, раздумывая о том, как быстро застынет каток и какую лучше купить изоленту для клюшки, синюю или чёрную.
-- Ясно!, - на всякий случай бодро соврал я. Я хорошо знал своего отца, и догадывался, что если ответить отрицательно, он объяснит ещё раз. И ещё. И ещё. И будет объяснять хоть до утра следующего понедельника, пока до меня не дойдёт.
-- Садись и переводи. Потом покажешь. - Отцовская спина мелькнула в дверном проёме.
Я взял заданный текст, честно открыл словарь и стал рассматривать словарные статьи. И вдруг с удивление обнаружил, что у одного и того же слова могла быть масса значений.
Это открытие потрясло меня, и я твёрдо решил отыскать текст более «взрослый», чем та незамысловатая писанина, которая предлагалась школьной программой.
Назавтра, вместо того, чтобы после уроков идти домой, я сел на автобус и поехал в книжный магазин.
Это был единственный на весь регион магазин, в котором существовал отдел иностранной литературы на языках оригинала.
Оттуда я вернулся с англоязычным романом Теодора Драйзера и неким бульварным чтивом немецкого автора с длинной фамилией и приставкой «von».
«Oh la-la!» - было написано под фотографией некой игривой тётки в комбинации и веером в руках, которым она нарочито небрежно прикрывала место повыше коленок. И мне стало понятно, что я росто обязан узнать, что такое это «О ля-ля!»
Изучать немецкий по книге и словарю было так же интересно, как искать иголку в стогу сена.
Через двадцать страниц я стал догадываться, о чём там написано.
Так я придумал методику изучения иностранных языков.
Но я, как оказалось, был не первый. До меня этим путём проследовали другие, более или менее успешно.
Кстати, язык стал подзабывать, поэтому недавно я купил книжку на немецком. На этот раз детектив.

Словом, когда я попал в Германию, то перво-наперво придумал и реализовал план по безопасному отрыву от своих, чтобы выглядело естественно и незаметно, и без лишних свидетелей понаблюдать за ихней германской житухой.
Это было не сложно, старшего над нами интересовали только шмотки и фильмы на темы, с которыми у тебя ассоциируется слово «любовь».
Как видишь, Роберт, ничего особенно сложного и противоестественного.
Да, Роберт, я немного авантюрист.

Навык излагать красиво появился после встреч с многочисленными родственниками и прочими деревенскими жителями. В те времена интернет в деревни ещё не проник. Не знаю, как было бы теперь, но тогда посмотреть на вновьприбывшего сходились все родственники и друзья семьи. И их очень интересовало как живут люди там, в больших далёких городах, на океанских взморьях, в таёжной глуши, среди песчаных дюн и морщинистых варанов с длинными языками, о чём думают, про что говорят, над чем работают, о чём мечтают.
И этот интерес, Роберт, был неподдельным, и я не мог обмануть их ожиданий, поэтому старался приукрасить рассказы деталями и ощущениями.
Людей, Роберт, не интересуют голые факты. Их волнуют оценки и эмоции.
Что думаешь конкретный ты о том-то и о том-то.
Если ты можешь передать словами запах ветра, тебя будут слушать и слушать.
Тут много чего понаписано мной. Но изложенного так, чтобы было интересно, а, возможно, и поучительно.
Почему нет?
Много перемешано и поставлено с ног на голову. Это же рассказ, а не отчёт о проделанной работе, здесь можно позволить немного вольностей.
Много эмоций и личных эмоциональных оценок.
Много достоверного.
В том числе о любви.
Но любовь нелепая, случайная, неформатная и без взаимностей, в чём-то даже уродливая в своих проявлениях, Роберт, - это мучения. Причём не только твои, но и многих других людей, случайно оказавшихся неподалёку.
Но мы ж не звери, там, какие, мы лучше в сторонку отползём.
Никто ж не виноват в том, что ты такой вот, деревянный по пояс. Когда-нибудь ты это поймёшь. А лучше не нужно. Лучше не быть деревянным по пояс.
Но тебе, пожалуй, рановато об этом думать. Успеешь ещё.
Всему своё время.
Но я нигде не писал, что я, там, российский диверсант. Это ты сам придумал. Я - всего лишь программист, которым ты вскорости, как я надеюсь, станешь.