LINUX.ORG.RU

Книги


39

0

Всего сообщений: 57

Linux From Scratch 12.1

Группа Linux General

Сообщество Linux From Scratch объявляет о выпуске дистрибутива-книги LFS 12.1, также доступен перевод на русский язык.

Основные изменения включают обновления набора инструментов для binutils-2.42 и glibc-2.39. В общей сложности, с момента последнего выпуска было обновлено 43 пакета, среди них Grub 2.12, Systemd 255, SysVinit 3.08, Openssl 3.2.1, Python 3.12 и другие. Ядро Linux было обновлено до версия 6.7.4.

( читать дальше... )

>>> Подробности

 ,

WildWest
()

Linux From Scratch 12.0

Группа Linux General

Вышла новая версия дистрибутива-книги по сборке Linux с нуля.

( читать дальше... )

Пожалуй, самое необычное в этом выпуске то, что одновременно с английской версией книги выпущен перевод на русский язык.

>>> Подробности

 ,

WildWest
()

Вышел задачник к учебнику А. В. Столярова

Группа Документация

На сайте А.В.Столярова объявлено о выходе сборника задач и этюдов в поддержку трёхтомного учебника «Программирование: введение в профессию».

Задачник объёмом 156 страниц содержит 12 глав по числу частей учебника. Как обычно, электронная версия в формате PDF выложена на сайте в открытом доступе.

>>> Подробности

 , ,

anonymous
()

Maxi Liberation — свободный редактор метатегов для электронных книг

Maxi Liberation — свободный редактор метатегов для электронных книг
Группа Open Source

Состоялся первый публичный релиз редактора метатегов электронных книг в форматах EPUB, FB2 и FB3 (поддержка AZW и MOBI в планах).

Программа является свободным программным обеспечением с общедоступными (открытыми) исходными кодами (FLOSS) и распространяется под лицензией GPLv3 или выше.

Поддерживаются системы GNU/Linux, UNIX, MS Windows, Apple macOS. Интерфейс реализован с помощью библиотеки wxWidgets, так что GUI родной для каждой ОС, например, используется GTK+ на GNU/Linux, MFC на Windows, Cocoa на macOS. В отличии от Qt или Java не осуществляется никакой эмуляции виджетов.

Программа была вдохновлена и написана под влиянием Ex Falso, популярного редактора метатегов для аудиофайлов. Большое спасибо его авторам! Использую его регулярно для своей музыкальной коллекции.

Язык реализации – Perl. Все модули (например, ZIP или XML) являются всего лишь привязками к динамическим библиотекам на Си, так что приложение работает быстро.

Скринкаст под GNU/Linux

Скриншот под MS Windows

Скриншот под Apple macOS

Страница на GitLab

>>> Подробности

 , , , метатеги

anonymous
()

Вышел перевод книги Брайана Кернигана «UNIX: A History And A Memoir»

Вышел перевод книги Брайана Кернигана «UNIX: A History And A Memoir»
Группа Документация

Вышел перевод книги о легендарной эпохе, когда компьютеры были большими и тяжёлыми, частота измерялась в мегагерцах, а программы писали бородатые дядьки на зелёных терминалах, и происходило зарождение Си и UNIX.

Содержание:

  • Глава 1. Bell Labs
  • Глава 2. Зарождение Unix (1969)
  • Глава 3. Первая редакция (1971)
  • Глава 4. Шестая редакция (1975)
  • Глава 5. Седьмая редакция (1976–1979)
  • Глава 6. По ту сторону исследований
  • Глава 7. Коммерческая реализация
  • Глава 8. Потомки
  • Глава 9. Наследие

>>> Подробности

 , , ,

x-signal
()

Релиз Foliate 2.4.0 — свободной программы для чтения электронных книг

Релиз Foliate 2.4.0 — свободной программы для чтения электронных книг
Группа Open Source

В релиз вошли следующие изменения:

  • Улучшенное отображение метаинформации;
  • Улучшенная отрисовка FictionBook;
  • Улучшено взаимодействие с OPDS.

Были исправлены такие баги, как:

  • Некорректное извлечение уникального идентификатора из EPUB;
  • Пропадающая иконка приложения в панели задач;
  • Не заданные переменные text-to-speech окружения при использовании Flatpak;
  • Не выбирающаяся озвучка eSpeak NG при тестировании конфигурации text-to-speech;
  • Некорректный выбор аттрибута __ibooks_internal_theme, если используется тема «Invert».

Кроме того, приложение более не зависит от libsoup (gir1.2-soup-2.4 на дистрибутивах, основывающихся на Debian). Ранее эта зависимость была опциональной и использовалась для открытия удаленных файлов.

>>> Подробности

 , , , ,

Siborgium
()

Релиз читалки Foliate 2.2.0

Группа Open Source

Вышла новая версия Foliate — читалки электронных книг на GTK.

В этой версии добавлена поддержка следующих форматов:

  • FictionBook (.fb2, .fb2.zip);
  • Comic book archive (.cbr, .cbz, .cbt, .cb7);
  • Plain text (.txt);
  • Unpacked EPUB files.

Кроме этого:

  • добавлена опция для установки максимальной ширины страницы;
  • при просмотре библиотеки показываются недавно открытые книги и прогресс чтения;
  • добавлен поиск книг по метаданным;
  • добавлена поддержка OPDS*;
  • улучшения в просмотрщике изображений, озвучке текста, аннотациях.

>>> Подробности

 , , , ,

anonymous
()

Вышел четвёртый том книги А.В.Столярова «Программирование: введение в профессию»

Группа Документация

На сайте А.В.Столярова объявлено о выходе четвёртого тома книги «Программирование: введение в профессию». Электронная версия книги размещена в открытом доступе.

Четырёхтомник «Введение в профессию» охватывает основные этапы обучения программированию от азов школьной информатики (в первом томе) до тонкостей устройства операционных систем (в третьем томе), объектно-ориентированного программирования и других парадигм (в четвёртом томе). Весь курс обучения рассчитан на применение свободного программного обеспечения, в том числе систем семейства Unix (включая Linux).

Четвёртый, заключительный том серии вышел под общим заголовком «Парадигмы». Он посвящён возможным стилям программистского мышления, отличным от императивного. Рассматриваются такие языки, как Си++ (для иллюстрации объектно-ориентированного программирования, абстрактных типов данных и обобщённого программирования), Лисп и Scheme, Пролог, Хоуп (Hope). В качестве примера командно-скриптового языка приведён Tcl. В части, посвящённые Си++ и Tcl, включены главы о графических интерфейсах пользователя (с помощью соответственно FLTK и Tcl/Tk). Книга заканчивается обсуждением интерпретации и компиляции как самостоятельных парадигм, отмечаются ограничения на применение интерпретируемого исполнения, а равно и ситуации, в которых оно уместно и желательно.

Деньги на написание и издание книги были собраны в режиме краудфандинга; сам проект продолжался более пяти лет.

>>> Подробности

 , ,

anonymous
()

Humble Bundle: книги о GNU/Linux и Unix

Группа Документация

Humble Bundle представил новый набор (бандл) электронных книг от издательства O’Reilly на тему GNU/Linux и UNIX. Как и всегда, покупатель имеет возможность заплатить любую сумму начиная от одного доллара.

( Список книг... )

>>> Подробности

 ,

pelmeshechka
()

Состоялся релиз Linux From Scratch 9.0

Группа Open Source

Авторы Linux From Scratch представили новую версию 9.0 своей замечательной книги. Важно отметить переход на новый glibc-2.30 и gcc-9.2.0. Версии пакетов синхронизированы с BLFS, в который теперь добавлен elogind, что позволит добавить Gnome.

>>> Подробности

 ,

saahriktu
()

Free as in Freedom на русском: Глава 7. Дилемма абсолютной морали

Группа Документация

Free as in Freedom на русском: Глава 1. Роковой принтер

Free as in Freedom на русском: Глава 2. 2001: Хакерская одиссея

Free as in Freedom на русском: Глава 3. Портрет хакера в юности

Free as in Freedom на русском: Глава 4. Развенчай бога

Free as in Freedom на русском: Глава 5. Ручеёк свободы

Free as in Freedom на русском: Глава 6. Коммуна Emacs

Дилемма абсолютной морали

В половину первого ночи 27 сентября 1983 года в Usenet-группе net.unix-wizards появилось необычное сообщение за подписью rms@mit-oz. Сообщение называлось коротко и крайне заманчиво: «Новая реализация UNIX». Но вместо некой готовой новой версии Unix читатель обнаруживал призыв:

В этот День Благодарения я начинаю писать новую, полностью совместимую с Unix операционную систему, которая будет называться GNU (GNU’s Not Unix). Я буду свободно раздавать её всем желающим. Мне очень нужны ваше время, деньги, код, оборудование – любая помощь.

В глазах опытного Unix-разработчика сообщение выглядело смесью идеализма с высоким самомнением. Автор не просто брался воссоздать с нуля целую операционную систему, весьма развитую и мощную, но ещё и улучшить её. Система GNU должна была вмещать в себя все нужные компоненты вроде текстового редактора, командной оболочки, компилятора, а также «ряд других вещей». Обещались и крайне привлекательные возможности, которых не было в существующих Unix-системах: графический интерфейс на языке программирования Lisp, устойчивая к сбоям файловая система, сетевые протоколы на основе сетевой архитектуры МТИ.

«GNU сможет запускать Unix-программы, но не будет идентичен системе Unix, – писал автор, – мы сделаем все нужные улучшения, которые назрели за годы работы в различных операционных системах».

Предвидя скептическую реакцию на своё сообщение, автор дополнил его кратким автобиографическим отступлением под заголовком: «Кто я такой?»:

Я Ричард Столлман, создатель оригинального редактора EMACS, один из клонов которого вы наверняка встречали. Работаю в Лаборатории ИИ Массачусетского технологического института. Имею большой опыт разработки компиляторов, редакторов, отладчиков, командных интерпретаторов, операционных систем ITS и Lisp Machine. Реализовал независимую от терминалов поддержку экрана в ITS, а также отказоустойчивую файловую систему и две оконные системы для Lisp-машин.

Так уж вышло, что затейливый проект Столлмана стартовал не в День Благодарения, как обещалось. Только в январе 1984 года Ричард с головой погрузился в разработку программного обеспечения в стиле Unix. С точки зрения системного архитектора ITS, это было всё равно что перейти от возведения мавританских дворцов к строительству пригородных торговых центров. Впрочем, разработка Unix-системы открывала и преимущества. ITS, при всей своей мощи, имела слабое место – работала лишь на компьютере PDP-10 от компании DEC. В начале 80-х годов Лаборатория отказалась от PDP-10, и ITS, которую хакеры сравнивали с оживлённым городом, превратилась в город-призрак. Unix же был изначально разработан с прицелом на переносимость с одной компьютерной архитектуры на другую, так что подобные беды ему не грозили. Разработанный младшими научными сотрудниками AT&T, Unix проскользнул мимо корпоративных радаров и нашёл спокойное пристанище в некоммерческом мире научных центров. Имея меньше ресурсов, чем их собратья-хакеры в МТИ, разработчики Unix приспособили свою систему к работе на зоопарке разносортного оборудования. Главным образом – на 16-битной PDP-11, которую хакеры Лаборатории считали непригодной для серьёзных задач, но также и на 32-битных мейнфреймах вроде VAX 11/780. К 1983 году такие компании, как Sun Microsystems, создали относительно компактные настольные компьютеры – «рабочие станции», сравнимые по мощности со старым мейнфреймом PDP-10. На этих рабочих станциях тоже поселился вездесущий Unix.

Переносимость Unix обеспечивалась дополнительным слоем абстракции между приложениями и оборудованием. Вместо того, чтобы писать программы в машинных кодах конкретного компьютера, как это делали хакеры Лаборатории, разрабатывая программы для ITS на PDP-10, разработчики Unix использовали высокоуровневый язык программирования С, который не был привязан к конкретной аппаратной платформе. При этом разработчики сосредоточили внимание на стандартизации интерфейсов, через которые части операционной системы взаимодействовали друг с другом. В итоге получилась система, где любую часть можно было переделать, не затрагивая все остальные части и не нарушая их работу. И чтобы перенести систему с одной аппаратной архитектуры на другую, тоже достаточно было переделать только одну часть системы, а не переписывать её всю целиком. Специалисты по достоинству оценили такой фантастический уровень гибкости и удобства, поэтому Unix быстро распространился по компьютерному миру.

Столлман решил создать систему GNU из-за кончины ITS, любимого детища хакеров Лаборатории ИИ. Смерть ITS была ударом для них, в том числе и для Ричарда. Если история с лазерным принтером Xerox открыла ему глаза на несправедливость собственнических лицензий, то кончина ITS подтолкнула его от неприятия закрытого софта к активному противодействию ему.

Причины гибели ITS, как и её код, уходили далеко в прошлое. К 1980 году большинство хакеров Лаборатории уже работали над Lisp-машиной и операционной системой для неё.

Lisp – элегантный язык программирования, прекрасно подходящий для работы с данными, структура которых заранее неизвестна. Его создал пионер исследований искусственного интеллекта и создатель самого термина «искусственный интеллект» Джон Маккарти, который работал в МТИ во второй половине 50-х годов. Название языка – сокращение от «LISt Processing» или «обработка списков». После того, как Маккарти ушёл из МТИ в Стэнфорд, хакеры Лаборатории несколько изменили Lisp, создав его местечковый диалект MACLISP, где первые 3 буквы обозначали проект MAC, благодаря которому, собственно, и появилась Лаборатория ИИ в МТИ. Под руководством системного архитектора Ричарда Гринблатта хакеры Лаборатории разработали Lisp-машину – специальный компьютер для выполнения программ на языке Lisp, а также операционную систему для этого компьютера – тоже, конечно, написанную на Lisp.

К началу 80-х годов конкурирующие группы хакеров основали две компании по производству и продаже Lisp-машин. Компания Гринблатта называлась Lisp Machines Incorporated или просто LMI. Он рассчитывал обойтись без внешних инвестиций и создать чисто «хакерскую компанию». Но большинство хакеров присоединились к Symbolics, обычному коммерческому стартапу. В 1982 году они уже полностью покинули МТИ.

Тех, кто остался, можно было по пальцам одной руки пересчитать, так что программы и машины чинились всё дольше и дольше, или не чинились вовсе. И что хуже всего, по словам Столлмана – в Лаборатории начались «демографические изменения». Хакеры, которые и раньше были в меньшинстве, почти исчезли, оставив Лабораторию в полное распоряжение преподавателей и студентов, чьё отношение к PDP-10 было откровенно неприязненным.

В 1982 году Лаборатория ИИ получила замену своему 12-летнему PDP-10 – DECSYSTEM 20. Приложения, написанные для PDP-10, работали на новом компьютере без проблем, потому что DECSYSTEM 20 был, по сути, обновлённым PDP-10, но вот прежняя операционная система совсем не подходила – ITS нужно было портировать на новый компьютер, а значит – почти полностью переписать. И это в то время, когда из Лаборатории ушли почти все хакеры, которые могли бы этим заняться. Так что на новом компьютере быстро воцарилась коммерческая операционная система Twenex. Немногие хакеры, что остались в МТИ, могли только смириться с этим.

«Без хакеров, которые потянули бы создание и сопровождение операционной системы, мы обречены, – говорили сотрудники факультета и студенты, – нам нужна коммерческая система, которую поддерживает какая-нибудь компания, чтобы она сама решала проблемы с этой системой». Столлман вспоминает, что этот аргумент оказался жестокой ошибкой, но в тот момент он звучал убедительно.

Поначалу хакеры видели в Twenex очередное воплощение авторитарной корпократии, которое так и хотелось сломать. Даже в названии отразилась неприязнь хакеров – вообще-то, система называлась TOPS-20, указывая на преемственность с TOPS-10, тоже коммерческой системой DEC для PDP-10. Но архитектурно TOPS-20 не имела ничего общего с TOPS-10. Её сделали на основе системы Tenex, которую компания Bolt, Beranek and Newman разработала для PDP-10. . Называть систему «Twenex» начал Столлман, просто чтобы не называть её TOPS-20. «Системе было далеко до топовых решений, так что называть её официальным именем язык не поворачивался, – вспоминает Столлман, – поэтому я вставил в ‘Tenex’ букву ‘w’, чтобы получилось ‘Twenex’». (Это название обыгрывает слово «twenty», т.е. «двадцать»)

Компьютер, на котором работал Twenex/TOPS-20, иронично называли «Оз». Дело в том, что DECSYSTEM 20 требовал маленькую машину PDP-11 для работы терминала. Один хакер, впервые увидев подключение PDP-11 к этому компьютеру, сравнил это с пафосным представлением Волшебника из страны Оз. «Я великий и ужасный Оз! – продекламировал он. – Только не смотрите на мелюзгу, от которой я работаю».

А вот в операционной системе нового компьютера не было уже ничего смешного. Безопасность и контроль доступа были встроены в Twenex на базовом уровне, и её утилиты с приложениями тоже были разработаны с учётом безопасности. Снисходительные шутки над системами безопасности Лаборатории превратились в серьёзную битву за управление компьютером. Администраторы утверждали, что без систем безопасности Twenex будет нестабильна и неустойчива к ошибкам. Хакеры уверяли, что стабильности и надёжности куда быстрее можно достигнуть редактированием исходного кода системы. Но их в Лаборатории было уже так мало, что к ним никто не прислушивался.

Хакеры подумали, что обойти ограничения безопасности можно, выдав всем пользователям «рулевые привилегии» – повышенные права, дающие возможность делать многое из того, что обычному пользователю запрещено. Но в этом случае любой пользователь мог отобрать «рулевые привилегии» у любого другого пользователя, и тот не мог вернуть их себе за неимением прав доступа. Поэтому хакеры решили получить контроль над системой, отобрав «рулевые привилегии» у всех, кроме себя.

Подбор паролей и запуск отладчика во время загрузки системы ничего не дали. Потерпев неудачу в «государственном перевороте», Столлман разослал сообщение всем работникам Лаборатории.

«До сих пор аристократы были повержены, – писал он, – но теперь они взяли верх, и попытка захватить власть не увенчалась успехом». Ричард подписал сообщение: «Radio Free OZ», чтобы никто не догадался, что это он. Отличная маскировка, если учесть, что все в Лаборатории знали об отношении Столлмана к системам безопасности и его издевательствах над паролями. Впрочем, отвращение Ричарда к паролям было известно далеко за пределами МТИ. На компьютеры Лаборатории под учётной записью Столлмана ходил чуть ли не весь ARPAnet – прообраз интернета тех времён. Таким «туристом» был, например, Дон Хопкинс, программист из Калифорнии, который через хакерское сарафанное радио узнал, что войти в прославленную систему ITS в МТИ можно просто введя 3 буквы инициалов Столлмана в качестве логина и пароля.

«Я бесконечно благодарен МТИ за то, что я и многие другие люди могли свободно пользоваться их компьютерами, – говорит Хопкинс, – это очень много значило для всех нас».

Эта «туристическая» политика длилась много лет, пока жила система ITS, и руководство МТИ смотрело на неё снисходительно. . Но когда машина Оз стала основным мостом из Лаборатории в ARPAnet, всё изменилось. Столлман всё так же предоставлял доступ к своему аккаунту под известными логином и паролем, но администраторы потребовали от него изменить пароль и никому его больше не давать. Ричард, ссылаясь на свою этику, вообще отказался работать на машине Оз..

«Когда пароли начали появляться на компьютерах Лаборатории ИИ, я решил следовать своему убеждению, что паролей быть не должно, – говорил позже Столлман, – а поскольку я считал, что компьютерам не нужны системы безопасности, я не должен был поддерживать эти меры по их внедрению».

Отказ Столлмана преклонить колени перед великой и ужасной машиной Оз показывал, что между хакерами и начальством Лаборатории росла напряжённость. Но напряжённость эта была лишь бледной тенью того конфликта, что бушевала в самом хакерском коллективе, который разделился на 2 лагеря: LMI (Lisp Machines Incorporated) и Symbolics.

Symbolics получила немало вложений извне, чем привлекла многих хакеров Лаборатории. Они работали над системой Lisp-машины и в МТИ, и за его пределами. К концу 1980 года компания наняла 14 сотрудников Лаборатории в качестве консультантов для разработки собственной версии Lisp-машины. Остальные хакеры, не считая Столлмана, работали на LMI. Ричард решил не занимать ничью сторону, и по привычке был сам по себе.

Первое время хакеры, нанятые Symbolics, продолжали работать и в МТИ, совершенствуя систему Lisp-машины. Они, как и хакеры от LMI, использовали для своего кода лицензию MIT. Она требовала возвращать изменения в МТИ, но не требовала от МТИ распространять эти изменения. Тем не менее, в течение 1981 года хакеры придерживались джентльменского соглашения, по которому все их улучшения вносились в Lisp-машину от МТИ и распространялись среди всех пользователей этих машин. Такое положение вещей ещё сохраняло какую-то стабильность хакерского коллектива.

Но 16 марта 1982 года – Столлман хорошо помнит этот день, потому что это был его день рождения – джентльменскому соглашению пришёл конец. Это произошло по воле руководства Symbolics, оно таким образом хотело придушить своего конкурента – компанию LMI, на которую работало намного меньше хакеров. Руководители Symbolics рассудили так: если у LMI в разы меньше сотрудников, то получается, что общая работа над Lisp-машиной выгодна именно ей, и если прекратить этот обмен наработками, то LMI будет уничтожена. С этой целью они решили злоупотребить буквой лицензии. Вместо того, чтобы вносить изменения в МТИ-версию системы, которой могла воспользоваться LMI, они начали поставлять в МТИ Symbolics-версию системы, которую они могли править как угодно. Выходило, что любое тестирование и редактирование кода Lisp-машины в МТИ шло только в пользу Symbolics.

Как человек, ответственный за сопровождение лабораторной Lisp-машины (первые несколько месяцев – при помощи Гринблатта), Столлман пришёл в ярость. Хакеры Symbolics предоставили код с сотнями изменений, которые вызывали ошибки. Расценив это как ультиматум, Столлман отключил линию связи Лаборатории с Symbolics, поклялся больше никогда не работать на машинах этой компании, и объявил о присоединении к работе над Lisp-машиной МТИ для поддержки LMI. «В моих глазах Лаборатория была нейтральной страной, как Бельгия во Вторую Мировую войну, – рассказывает Столлман, – и если Германия вторгается в Бельгию, та объявляет Германии войну и присоединяется к Британии и Франции».

Когда руководители Symbolics заметили, что их последние новшества всё так же появляются и на МТИ-версии Lisp-машины, они разозлились и стали обвинять хакеров Лаборатории в воровстве кода. Но Столлман нисколько не нарушал закона об авторском праве. Он изучил код, предоставленный Symbolics, и сделал логичные предположения о будущих исправлениях и усовершенствованиях, которые и стал реализовывать с нуля для Lisp-машины МТИ. Руководители Symbolics не верили этому. Они установили шпионскую программу на терминал Столлмана, которая записывала всё, что Ричард делал. Так они надеялись собрать улики воровства кода и показать их администрации МТИ, но даже к началу 1983 года показывать было почти нечего. Всё, что у них было, это какая-то дюжина мест, где код двух систем выглядел немного схоже.

Когда администраторы Лаборатории показали доказательства Symbolics Столлману, он опроверг их, сказав, что код был именно похожим, но не одинаковым. И обратил логику руководства Symbolics против него самого: если эти крупицы похожего кода – всё, что на него смогли накопать, то это лишь доказывает, что Столлман на самом деле не воровал код. Этого было достаточно, чтобы управляющие Лабораторией одобрили работу Столлмана, и он продолжал её до конца 1983 года. .

Но свой подход Столлман изменил. Чтобы максимально обезопасить себя и проект от претензий Symbolics, он совсем перестал смотреть в их исходные коды. Он стал писать код исключительно по документации. Самые большие новшества Ричард не ждал от Symbolics, а реализовывал сам, потом лишь добавлял интерфейсы для совместимости с реализацией Symbolics, опираясь на их документацию. Также он читал список изменений в коде Symbolics, чтобы понять, какие ошибки они исправляли, и исправлял эти ошибки самостоятельно, другими способами.

Происходящее укрепило решимость Столлмана. Создав аналоги новых функций Symbolics, он склонил сотрудников Лаборатории к МТИ-версии Lisp-машины, что обеспечило хороший уровень тестирования и поиска ошибок. А МТИ-версия была полностью открыта для LMI. «Я хотел наказать Symbolics любой ценой», – рассказывает Столлман. Это заявление говорит не только о том, что характер Ричарда далёк от пацифизма, но и о том, что конфликт вокруг Lisp-машины задел его за живое.

Отчаянную решимость Столлмана можно понять, если учесть, как происходящее выглядело для него – «разрушением» его «дома», то есть хакерского сообщества и культуры Лаборатории ИИ. Позднее Леви брал у Столлмана интервью по электронной почте, и Ричард там сравнивал себя с Иши – последним известным представителем индейской народности Яхи, которую истребили в индейских войнах 1860-1870-х годов. Эта аналогия придаёт излагаемым событиям эпический, почти мифологический размах. Хакеры, что работали на Symbolics, видели это в несколько другом свете: их компания не разрушала и не истребляла, а только делала то, что давно нужно было сделать. Переместив Lisp-машину в поле коммерции, Symbolics сменила подход к проектированию программ – вместо кройки их по твердолобым лекалам хакеров стали использоваться более мягкие и человечные нормы менеджеров. И Столлмана они расценивали не как противника-бойца на страже правого дела, а как носителя устаревшего мышления.

Масла в огонь подлили и личные раздоры. Ещё до появления Symbolics многие хакеры сторонились Столлмана, а теперь ситуация ухудшилась многократно. «Меня больше не звали в поездки до Чайна-тауна, – вспоминает Ричард, – Гринблатт дал начало обычаю: когда ты хочешь пообедать, ты обходишь коллег и зовёшь их с собой, или же шлёшь им сообщение. Где-то в 1980-1981 году меня перестали звать. Они не только не приглашали меня, но и, как признался мне потом один человек, давили на остальных, чтобы никто не говорил мне о планируемых поездах на обед».

>>> Подробности

 , , ,

Deleted
()

Free as in Freedom на русском: Глава 6. Коммуна Emacs

Группа Документация

Free as in Freedom на русском: Глава 1. Роковой принтер

Free as in Freedom на русском: Глава 2. 2001: Хакерская одиссея

Free as in Freedom на русском: Глава 3. Портрет хакера в юности

Free as in Freedom на русском: Глава 4. Развенчай бога

Free as in Freedom на русском: Глава 5. Ручеёк свободы

Коммуна Emacs

Лаборатория ИИ в 70-х годах была особенным местом, в этом сходились все. Здесь проходили передовые исследования, здесь работали сильнейшие специалисты, так что в компьютерном мире Лаборатория была постоянно на слуху. А её хакерская культура и мятежный дух создавали вокруг неё ореол священного места. Только когда из Лаборатории ушли многие учёные и «рок-звёзды программирования», хакеры ощутили всю мифологичность и эфемерность того мира, в котором они жили.

«Лаборатория была для нас чем-то вроде Эдема, – рассказывает Столлман в статье Forbes 1998 года, – никому даже в голову не приходило отгородиться от других сотрудников вместо того, чтобы работать сообща».

Такие описания в духе мифологии подчёркивают важный факт: 9 этаж Техносквера был для многих хакеров не только рабочим местом, но и родным домом.

Слово «дом» использовал сам Ричард Столлман, а мы прекрасно знаем, насколько точен и осторожен он в высказываниях. Пройдя через «холодную войну» с собственными родителями, Ричард до сих пор считает, что до Карриер-Хауса, его Гарвардского общежития, родного дома у него просто не было. По его словам, в гарвардские годы его мучил только один страх – оказаться исключённым. Я выразил сомнение, что у такого блестящего студента, как Столлман, был риск вылететь. Но Ричард напомнил мне о своих характерных проблемах с дисциплиной.

«В Гарварде очень ценят дисциплину, и если ты пропускаешь пары, тебя быстро попросят на выход», – сказал он.

После окончания Гарварда Столлман лишился права на общежитие, а желания возвращаться к родителям в Нью-Йорк у него никогда и не было. Так что он пошёл по дорожке, проторённой Гринблаттом, Госпером, Сассменом и многими другими хакерами – поступил в аспирантуру МТИ, снял рядом комнату в Кембридже, и большую часть времени стал проводить в Лаборатории ИИ. В своей речи 1986 года Ричард так описал этот период:

Наверное, я немного больше других имею оснований сказать, что жил в Лаборатории, потому что каждый год-два я по разным причинам лишался жилья, и в общем счёте я прожил в Лаборатории несколько месяцев. И мне там всегда было очень комфортно, особенно в жару летом, потому что внутри было прохладно. Но вообще это было в порядке вещей, что люди ночевали в Лаборатории, хотя бы из-за бешеного энтузиазма, что владел тогда всеми нами. Хакер порой просто не мог остановиться и работал за компьютером до полного истощения, после чего отползал на ближайшую мягкую горизонтальную поверхность. Словом, очень непринуждённая, домашняя атмосфера.

Но эта домашняя атмосфера порой создавала проблемы. В том, что некоторые считали домом, другие видели притон электронного опиума. В книге «Сила компьютера и мотивация человека» научный сотрудник МТИ Джозеф Вейзенбаум в резком тоне раскритиковал «компьютерный взрыв» – так он назвал заселение хакерами компьютерных центров вроде Лаборатории ИИ. «Их мятая одежда, немытые волосы и небритые лица говорят о том, что они полностью забросили себя в пользу компьютеров, и не хотят видеть, к чему это может их привести, – писал Вейзенбаум, – эти компьютерные бичи живут только ради компьютеров».

Спустя почти четверть века Столлман всё ещё выходит из себя, когда слышит выражение Вейзенбаума: «компьютерные бичи». «Он хочет, чтобы мы все были всего лишь профессионалами – делали работу ради денег, в означенное время вставали и уходили, выкинув из головы всё, что с нею связано, – говорит Столлман так яростно, будто Вейзенбаум рядом и может его услышать, – но то, что он считает нормальным порядком вещей, я считаю удручающей трагедией».

Впрочем, жизнь хакера тоже не лишена трагедии. Сам Ричард утверждает, что его превращение из хакера-по-выходным в хакера-24/7 – результат целой череды болезненных эпизодов юношества, от которых получалось спастись лишь в эйфории хакерства. Первой такой болью стало окончание Гарварда, оно резко меняло привычный, спокойный уклад жизни. Столлман поступил в аспирантуру МТИ на отделение физики, чтобы пойти по стопам великих Ричарда Фейнмана, Вильяма Шокли и Мюррея Гел-Манна, и чтобы не пришлось ездить 2 лишних мили до Лаборатории ИИ и новенького PDP-10. «Почти всё своё внимание я по-прежнему уделял программированию, но думал, может, попутно смогу заниматься физикой», – рассказывает Столлман.

Изучая физику днём и хакерствуя ночью, Ричард старался достичь идеального баланса. Точкой опоры этих гиковских качелей были еженедельные встречи клуба народных танцев. Это была его единственная социальная связь с противоположным полом и вообще миром обычных людей. Однако ближе к концу первого курса в МТИ случилось несчастье – Ричард повредил колено и не смог танцевать. Он думал, что это временно, и продолжал ходить в клуб, слушать музыку, болтать с друзьями. Но кончилось лето, колено всё ещё болело и нога плохо действовала. Тогда Столлман заподозрил неладное и забеспокоился. «Я понял, что лучше уже не станет, – вспоминает он, – и что я больше никогда не смогу танцевать. Меня это просто убило».

Без общежития Гарварда и без танцев вселенная социальной жизни Столлмана тут же схлопнулась. Танцы – единственное, что не только связывало его с людьми, но и давало реальную возможность встречаться с женщинами. Нет танцев – нет свиданий, и это особенно сильно расстроило Ричарда.

«Большую часть времени я был совершенно подавлен, – описывает Ричард этот период, – я ничего не мог и не хотел, кроме хакерства. Полнейшее отчаяние».

Он почти перестал пересекаться с миром, полностью уйдя в работу. К октябрю 1975 года он фактически забросил физику и учёбу в МТИ. Программирование из хобби превратилось в главное и единственное занятие всей жизни.

Сейчас Ричард говорит, что это было неизбежно. Рано или поздно зов сирен хакерства пересилил бы все остальные влечения. «В математике и физике у меня не получалось создать что-то своё, я даже не представлял себе, как это делается. Я только комбинировал уже созданное, и меня это не устраивало. В программировании же я сразу понял, как создавать новые вещи, и самое главное – ты сразу видишь, что они работают, и что они полезны. Это приносит огромное удовольствие, и программировать хочется снова и снова».

Столлман не первый, кто связывает хакерство с сильнейшим удовольствием. Многие хакеры Лаборатории ИИ тоже могут похвастаться заброшенной учёбой и недополученными степенями в математике или электротехнических областях – только потому, что в чистом восторге программирования утонули все академические амбиции. Говорят, что Фома Аквинский своими фанатичными занятиями схоластикой доводил себя до видений и ощущения бога. Хакеры достигали схожих состояний на грани неземной эйфории после многочасовой концентрации на виртуальных процессах. Наверное, поэтому Столлман и большинство хакеров избегали наркотиков – после часов двадцати хакерства они были всё равно что «под кайфом».

>>> Читать далее

 , , ,

anonymous
()

Free as in Freedom на русском: Глава 5. Ручеёк свободы

Группа Документация

 , ,

anonymous
()

Free as in Freedom на русском: Глава 4. Развенчай бога

Группа Документация

Free as in Freedom на русском: Глава 1. Роковой принтер

Free as in Freedom на русском: Глава 2. 2001: Хакерская одиссея

Free as in Freedom на русском: Глава 3. Портрет хакера в юности

Развенчай бога

Напряжённые отношения с матерью не помешали Ричарду унаследовать её страсть к прогрессивным политическим идеям. Но проявилось это далеко не сразу. Первые годы его жизни были полностью свободны от политики. Как говорит сам Столлман – он жил в «политическом вакууме». При Эйзенхауэре большинство американцев не загружали себя глобальными проблемами, а старались лишь вернуться к нормальной человеческой жизни после 40-х годов, полных мрака и жестокости. Семья Столлманов не была исключением.

«Мы с отцом Ричарда были демократами, – вспоминает Липпман семейные годы в Квинсе, – но почти не участвовали в местной и общенациональной политической жизни. Мы были достаточно счастливы и довольны существующим порядком вещей».

Всё начало меняться в конце 50-х, после развода Элис и Даниэля Столлмана. Возвращение на Манхэттен было чем-то большим, нежели сменой адреса. Это было прощание со спокойным укладом жизни и переосмысление себя в новом, независимом ключе.

«Думаю, моему политическому пробуждению поспособствовал тот случай, когда я пришла в общественную библиотеку Квинса и смогла найти только одну книжку, посвящённую разводам, – рассказывает Липпман, – подобные темы жёстко контролировались католической церковью, по крайней мере, в Элмхерсте, где мы жили. Мне кажется, тогда у меня впервые открылись глаза на силы, контролирующие нашу жизнь».

Когда Элис вернулась в Верхний Вест-Сайд Манхэттена, район своего детства, её потрясло то, как сильно здесь всё изменилось за прошедшие 15 лет. Бешеный послевоенный спрос на жильё превратил район в поле ожесточённых политических баталий. На одной стороне были бизнесмены-застройщики и заинтересованные чиновники, которые хотели чуть ли не полностью перестроить район, превратив его в крупный жилой массив для «белых воротничков». Им противостояла местная ирландская и пуэрториканская беднота, которая не хотела расставаться со своим дешёвым жильём.

Поначалу Липпман не знала, какую сторону выбрать. Как новой жительнице района, ей нравилась идея о новых домах с большим количеством просторных квартир. Но в экономическом плане Элис была куда ближе к местной бедноте – минимальный доход матери-одиночки не позволил бы ей соседствовать с офисными работниками и служащими. Все планы развития районов ориентировались на состоятельных жителей, и это возмутило Липпман. Она принялась искать способы борьбы с политической машиной, которая хотела превратить её район в близнеца Верхнего Ист-Сайда.

Но сначала надо было найти детский сад для Ричарда. Придя в местный садик для бедных семей, Элис была потрясена условиями, в которых находились дети. «Я запомнила запах скисшего молока, тёмные коридоры и крайне скудное оснащение. А ведь мне доводилось работать воспитательницей в частных детсадах. Это просто небо и земля. Меня это расстроило и толкнуло к действиям».

На дворе стоял 1958 год. Элис направилась в местную штаб-квартиру Демократической партии, полная решимости обратить внимание на ужасные условия жизни бедноты. Однако визит этот не принёс ничего, кроме разочарования. В комнате, где от курева можно было топор вешать, Липпман стала подозревать, что враждебное отношение к бедным слоям может быть вызвано коррумпированностью политиков. Поэтому она не стала больше ходить туда. Элис решила присоединиться к одному из многочисленных политических движений, нацеленных на кардинальные реформы в Демократической партии. Вместе с другими участниками движения, которое называлось Объединением демократических реформ имени Вудро Вильсона, Липпман начала ходить на городские заседания и общественные слушания, и добиваться большего участия в политической жизни.

«Своей главной целью мы видели борьбу с Таммани-холл – влиятельной группой внутри Демократической партии Нью-Йорка, которая в то время состояла из Кармина де Сапио и его прихвостней. Я стала общественным представителем в городском совете, и активно участвовала в создании более реалистичного плана преобразования района, который не сводился бы к его простой застройке элитным жильём», – рассказывает Липпман.

В 60-х годах это её занятие переросло в серьёзную политическую деятельность. К 1965 году Элис уже открыто и весьма активно поддерживала политиков вроде Вильяма Фитца Райана, конгрессмена от Демократической партии, который избрался благодаря сильной поддержке таких вот движений за партийные реформы, и который одним из первых высказался против войны во Вьетнаме.

Очень скоро Элис тоже стала ярым противником политики американского правительства в Индокитае. «Я была против войны во Вьетнаме с тех самых пор, как Кеннеди послал войска, – говорит она, – я читала сводки и репортажи о том, что там происходит. И я была твёрдо уверена, что это вторжение затянет нас в страшную трясину».

Это противостояние американскому правительству проникло и в семью. В 1967 году Элис повторно вышла замуж, и её новый муж, Морис Липпман, будучи майором ВВС, подал в отставку, чтобы показать своё отношение к этой войне. Его сын Эндрю Липпман учился в МТИ, и был до конца учёбы освобождён от призыва. Но в случае разрастания конфликта отсрочку могли отменить, что в итоге и произошло. Наконец, угроза висела и над Ричардом, который хоть и был ещё слишком юн для службы, но вполне мог попасть туда в дальнейшем.

«Вьетнам был главной темой разговоров в нашем доме, – вспоминает Элис, – мы постоянно толковали о том, что будет, если война затянется, что нам и детям нужно будет делать, если их призовут. Мы все были против войны и призыва в армию. Мы были твёрдо убеждены, что это ужасно».

У самого Ричарда война во Вьетнаме вызывала целую бурю эмоций, где главными чувствами были растерянность, страх и осознание своего бессилия перед политической системой. Столлман едва мог смириться с довольно мягкой и ограниченной авторитарностью частной школы, а от мыслей об армейской учебной части его вовсе бросало в дрожь. Он был уверен, что не сможет пройти через это и остаться в своём уме.

«Страх буквально опустошил меня, но у меня не было ни малейших идей о том, что мне делать, я даже на демонстрацию боялся пойти, – вспоминает Столлман о том дне рождения 16 марта, когда ему вручили страшный билет во взрослую жизнь, – можно было уехать в Канаду или Швецию, но у меня это в голове не укладывалось. Как мне решиться на такое? Я ничего не знал о самостоятельной жизни. В этом плане я был совершенно не уверен в себе». Конечно, ему предоставили отсрочку для учёбы в вузе – одну из последних, потом американское правительство перестало их давать – но эти несколько лет пройдут быстро, и что делать тогда?

>>> Читать далее (PDF)

>>> Подробности

 , ,

Deleted
()

Free as in Freedom на русском: Глава 3. Портрет хакера в юности

Группа Документация

Free as in Freedom на русском: Глава 1. Роковой принтер

Free as in Freedom на русском: Глава 2. 2001: Хакерская одиссея

Портрет хакера в юности

Элис Липпман, мать Ричарда Столлмана, до сих пор помнит момент, когда сын проявил свою одарённость.

«По-моему, это случилось, когда ему было 8 лет», – говорит она.

На дворе стоял 1961 год. Липпман недавно развелась и стала матерью-одиночкой. С сыном она перебралась в крошечную квартиру на одну спальню, расположенные в Верхнем Вест-Сайде Манхэттена. Здесь она и проводила тот выходной день. Листая номер Scientific American, Элис наткнулась на любимую колонку – «Математические игры» Мартина Гарднера. В то время она работала учителем рисования на замене, и задачки Гарднера отлично годились на то, чтобы размять мозги. Расположившись на диване рядом с сыном, который увлечённо читал книгу, Элис взялась за головоломку недели.

«Меня нельзя было назвать специалистом по решению головоломок, – признаётся Липпман, – но для меня, художника, они были полезны тем, что тренировали интеллект и делали его гибче».

Вот только сегодня все её попытки решить задачу разбивались вдребезги, как об стену. Элис уже готова была в сердцах зашвырнуть журнал куда подальше, как вдруг почувствовала, что её легонько дёргают за рукав. Это был Ричард. Он спрашивал, нужна ли помощь.

Элис посмотрела на сына, потом на головоломку, потом снова на сына, и выразила сомнение, что он сможет чем-то помочь. «Я спросила, читал ли он журнал. Он ответил: да, читал, и даже решил головоломку. И начинает объяснять мне, как она решается. Этот момент врезался мне в память на всю жизнь».

Выслушав решение сына, Элис покачала головой – её сомнение переросло в откровенное недоверие. «Ну то есть, он всегда был умным и способным мальчиком, – говорит она, – но тогда я впервые столкнулась с проявлением такого неожиданно развитого мышления».

Сейчас, 30 лет спустя, Липпман вспоминает об этом со смехом. «Честно признаться, я даже толком не поняла его решения, ни тогда, ни позже, – рассказывает Элис, – я просто впечатлилась тем, что он знает ответ».

Мы сидим за обеденным столом в просторной манхэттенской квартире с тремя спальнями – сюда вместе с Ричардом Элис переехала в 1967 году, выйдя замуж за Мориса Липпмана. Вспоминая о ранних годах сына, Элис источает типичную для еврейской матери гордость вперемешку со смущением. Отсюда виден сервант с большими фотографиями, на которых запечатлён Ричард с окладистой бородой и в академических одеждах. Фото племянниц и племянников Липпман перемежаются картинками гномов. Смеясь, Элис объясняет: «Ричард настоял, чтобы я купила их после того, как он получил почётную докторскую степень от Университета Глазго. Он тогда сказал мне: ‘Знаешь что, мам? Это первый выпускной вечер, на котором я побывал’».

В подобных репликах отражается заряд юмора, который жизненно необходим для воспитания вундеркинда. Можете быть уверены: на каждую известную историю об упрямстве и эксцентричности Столлмана, его мать может рассказать ещё дюжину.

«Он был ярым консерватором, – говорит она, всплескивая руками в картинном раздражении, – мы уже даже привыкли выслушивать яростную реакционную риторику за обедом. Мы с другими учителями пыталась основать свой профсоюз, и Ричард очень сердился на меня. Он воспринимал профсоюзы как рассадники коррупции. Воевал он и против социального обеспечения. Он считал, что гораздо лучше будет, если люди сами себя станут обеспечивать через инвестирование. Кто знал, что через каких-то 10 лет он станет таким идеалистом? Я помню, как его сводная сестра однажды подошла ко мне и спросила: ‘Боже, кто из него вырастет? Фашист?’».

Элис вышла замуж за отца Ричарда, Даниэля Столлмана, в 1948 году, развелась с ним через 10 лет, и с тех пор растила сына почти в одиночку, хотя отец оставался его опекуном. Поэтому Элис может с полным правом заявить, что хорошо знает характер сына, в частности – его явное отвращение к власти. Также она подтверждает его фанатичную тягу к знаниям. От этих качеств ей пришлось несладко. Дом превратился в поле битвы.

«Проблемы были даже с питанием, ему как будто вообще никогда не хотелось есть, – вспоминает Липпман о том, что происходило с Ричардом примерно с 8 лет и до окончания школы, – я зову его ужинать, а он игнорирует меня, как будто не слышит. Только после девятого-десятого раза он, наконец, отвлекался и обращал на меня внимание. Он с головой погружался в свои занятия, и вытащить его оттуда было трудно».

В свою очередь, Ричард описывает те события похожим образом, но придаёт им политический оттенок.

«Я обожал читать, – говорит он, – если я погружался в чтение, а мама говорила мне идти есть или спать, я просто не слушал её. Я просто не понимал, почему мне не дают читать. Не видел ни малейшей причины, почему я должен делать то, что мне велят. По сути, я примерял на себя и отношения в семье всё то, что я читал о демократии и личной свободе. Я отказывался понимать, почему эти принципы не распространяют на детей».

Ричард и в школе предпочитал следовать соображениям личной свободы вместо требований откуда-то свыше. К 11 годам он на две ступени опередил своих сверстников, и получил массу разочарований, типичных для одарённого ребёнка в условиях средней школы. Вскоре после памятного эпизода с решением головоломки, для матери Ричарда началась эпоха регулярных споров и объяснений с учителями.

«Он совершенно игнорировал письменные работы, – вспоминает Элис первые конфликты, – по-моему, последней его работой в младшей школе было эссе по истории использования систем счисления на Западе в 4 классе». Он отказывался писать на темы, которые его не интересовали. Столлман, обладая феноменальным аналитическим мышлением, углубился в математику и точные науки в ущерб остальным дисциплинам. Некоторые учителя считали это целеустремлённостью, но Липпман видела в этом нетерпение и несдержанность. Точные науки и без того были представлены в программе намного шире, чем те, которые Ричард не любил. Когда Столлману было 10 или 11 лет, его одноклассники затеяли игру в одну из разновидностей американского футбола, после которой Ричард пришёл домой в ярости. «Он очень хотел поиграть, но оказалось, что его координация и прочие физические навыки оставляют желать лучшего, – рассказывает Липпман, – это его сильно разозлило».

Разозлившись, Столлман ещё сильнее сконцентрировался на математике и точных науках. Однако даже в этих родных для Ричарда областях его нетерпение иногда создавало проблемы. Уже к семи годам погружаясь в учебники алгебры, он не считал нужным быть проще в общении со взрослыми. Однажды, когда Столлман учился в средней ступени, Элис наняла для него репетитора в лице студента Колумбийского Университета. Первого же занятия хватило, чтобы студент больше не появлялся на пороге их квартиры. «Видимо, то, что говорил ему Ричард, просто не укладывалось в его бедной голове», – предполагает Липпман.

Другое любимое воспоминание матери относится к началу 60-х годов, когда Столлману было около семи лет. С момента развода родителей прошло 2 года, Элис с сыном переехали из Квинса в Верхний Вест-Сайд, где Ричард полюбил ходить в парк на Риверсайд-Драйв, чтобы запускать там игрушечные модели ракет. Скоро развлечение переросло в серьёзное, основательное занятие – он даже стал вести подробные записи о каждом запуске. Как и на его интерес к математическим задачам, на это увлечение не обращали особого внимания, пока однажды перед масштабным запуском НАСА мать в шутку не поинтересовалась у сына, не хочет ли он посмотреть, правильно ли космическое агентство следует его записям.

«Он вскипел, – рассказывает Липпман, – и смог ответить только: ‘Я ещё не показывал им свои записи!’. Наверное, он действительно собирался что-то показать НАСА». Сам Столлман не помнит этого случая, но говорит, что ему в такой ситуации ему было бы стыдно из-за того, что показывать НАСА на самом деле нечего.

Эти семейные анекдоты были первыми проявлениями характерной одержимости Столлмана, которая не покидает его до сих пор. Когда дети бежали к столу, Ричард продолжать читать в своей комнате. Когда дети играли в футбол, подражая легендарному Джонни Юнайтасу, Ричард изображал космонавта. «Я был странным, – подытоживает Столлман свои детские годы в интервью 1999 года, – к определённому возрасту у меня в друзьях остались только учителя». Ричард не стыдился своих странных черт и наклонностей, в отличие от своего неумения ладить с людьми, которое он считал настоящей бедой. Тем не менее, и то, и другое в равной степени привело его к отчуждению от всех.

Элис решила дать полный зелёный свет увлечениям сына, хоть это и грозило новыми сложностями в школе. В 12 лет Ричард всё лето посещал научные лагеря, а с началом учебного года стал дополнительно ходить в частную школу. Один из учителей посоветовал Липпман записать сына в Колумбийскую программу естественнонаучных достижений, которую разработали в Нью-Йорке для одарённых школьников средних и старших классов. Столлман без возражений добавил занятия по этой программе к своим внеклассным урокам, и вскоре каждую субботу стал наведываться в кампус Колумбийского Университета, расположенный среди жилых массивов.

По воспоминаниям Дэна Чесса, одного из сокурсников Столлмана по Колумбийской программе, Ричард выделялся даже на фоне этого сборища таких же одержимых математикой и точными науками. «Конечно, мы там все были ботанами и гиками, – рассказывает Чесс, теперь уже профессор математики в Хантерском колледже, – но Столлман был совсем уж явно не от мира сего. Он был просто охренеть каким умником. Я знаю немало умных людей, но, думаю, Столлман умнейший человек из всех, кого я вообще встречал когда-либо».

Программист Сет Брайдбарт, также выпускник этой программы, полностью согласен с этим. Он хорошо общался с Ричардом, потому что так же как и он увлекался научной фантастикой, и посещал конвенты. Сет помнит Столлмана как 15-летнего парня в удручающих шмотках, производящего на людей «жуткое впечатление», особенно на таких же пятнадцатилеток.

«Это трудно объяснить, – говорит Брайдбарт, – он не то чтобы полностью замыкался в себе, он был просто чересчур одержимым. Ричард впечатлял своими глубокими познаниями, но явная отрешённость отнюдь не добавляла ему привлекательности».

Такие описания наталкивают на размышления: есть ли основания предполагать, что под эпитетами вроде «одержимости» и «отрешённости» скрывалось то, что сегодня считается подростковыми расстройствами поведения? В декабре 2001 года в журнале Wired вышла статья под заголовком «Синдром гика», в ней описаны научно одарённые дети с высокофункциональным аутизмом и синдромом Аспергера. Воспоминания их родителей, изложенные в статье, во многом похожи на рассказы Элис Липпман. Столлман и сам задумывается над этим. В интервью 2000 года для Toronto Star он высказал предположение, что может иметь «пограничное аутистическое расстройство». Правда, в статье его предположение неосторожно выставили как уверенность

В свете того, что определения многих так называемых «расстройств поведения» до сих пор весьма расплывчаты, это предположение выглядит особенно реалистичным. Как заметил Стив Сильберман, автор статьи «Синдром гика», американские психиатры не так давно признали, что под синдромом Аспергера скрывается очень широкий набор поведенческих черт, начиная плохими моторными и социальными навыками, и заканчивая одержимостью числами, компьютерами и упорядоченными структурами. .

«Может быть, у меня в самом деле что-то подобное, – говорит Столлман, – с другой стороны, один из симптомов синдрома Аспергера это трудности с чувством ритма. А я могу танцевать. Больше того, мне нравится следовать самым сложным ритмам. В общем, нельзя сказать наверняка». Речь может идти о некой градации синдрома Аспергера, которая большей частью вписывается в рамки нормальности.

Дэн Чесс, впрочем, не разделяет этого стремления поставить сейчас диагноз Ричарду. «У меня ни разу не возникало мысли, что он реально какой-то ненормальный, в медицинском смысле, – говорит он, – он просто был очень отрешённым от окружающих людей и их проблем, был довольно необщительным, но если уж на то пошло – тогда мы все были такими, в той или иной мере».

Элис Липпман вообще веселят все эти споры вокруг психических расстройств Ричарда, хотя она помнит парочку историй, которые можно добавить к аргументам «за». Характерным симптомом аутистических расстройств считается нетерпимость к шуму и ярким цветам, и когда Ричарда младенцем брали с собой на пляж, он за два-три квартала до океана начинал плакать. Только потом догадались, что шум прибоя доводил его до боли в ушах и голове. Другой пример: у бабушки Ричарда были яркие огненно-красные волосы, и каждый раз, как она наклонялась над колыбелькой, он вопил, как будто от боли.

В последние годы Липпман стала много читать об аутизме, и всё чаще ловит себя на мысли, что особенности её сына – не случайные причуды. «Я правда начинаю думать, что Ричард мог быть аутистичным ребёнком, – говорит она, – очень жаль, что в то время об этом так мало знали и говорили».

Впрочем, по её словам, со временем Ричард стал приспосабливаться. В семилетнем возрасте ему полюбилось вставать у переднего окна в поездах метро, чтобы изучать лабиринты тоннелей под городом. Это хобби явно противоречило его нетерпимости к шуму, которого в метро было предостаточно. «Но шум шокировал его лишь поначалу, – рассказывает Липпман, – потом нервная система Ричарда приучилась адаптироваться под влиянием его горячего желания изучать метрополитен».

Ранний Ричард запомнился матери вполне нормальным ребёнком – его мысли, поступки, модели общения были как у обычного маленького мальчика. Лишь после череды драматичных событий в семье он стал замкнутым и отрешённым.

Первым таким событием стал развод родителей. Хотя Элис с мужем старались подготовить сына к этому и смягчить удар, у них ничего не вышло. «Он как будто пропустил мимо ушей все наши с ним разговоры, – вспоминает Липпман, – а потом реальность просто ударила его под дых при переезде на другую квартиру. Первое, что Ричард тогда спросил, было: ‘А где папины вещи?’»

С этого момента начался десятилетний период жизни на две семьи, когда Столлман на выходные перемещался от матери на Манхэттене к отцу в Квинс. Характеры родителей отличались разительно, и так же сильно различались их подходы к воспитанию, не согласуясь друг с другом. Семейная жизнь была настолько безрадостной, что Ричард до сих пор не желает и думать о том, чтобы завести собственных детей. Вспоминая отца, умершего в 2001 году, он испытывает смешанные чувства – это был довольно крутой в обращении, суровый мужчина, ветеран Второй Мировой. Столлман уважает его за высочайшую ответственность и чувство долга – например, отец хорошо освоил французский язык только потому, что того требовали боевые задачи против нацистов во Франции. С другой стороны, Ричарду было за что злиться на отца, ибо тот не скупился на жёсткие методы воспитания. .

«У отца был тяжёлый характер, – рассказывает Ричард, – он никогда не кричал, но всегда находил повод холодной и обстоятельной критикой разнести всё, что ты говоришь или делаешь».

Взаимоотношения с матерью Столлман описывает однозначно: «Это была война. Дошло до того, что говоря себе ‘хочу домой’, я представлял себе какое-то нереальное место, сказочную гавань спокойствия, которую видел только в мечтах».

Первые несколько лет после развода родителей Ричард спасался у бабушки с дедушкой по отцовской линии. «Когда я был у них, я ощущал любовь и нежность, и полностью успокаивался, – вспоминает он, – это было единственное моё любимое место до того, как я пошёл в колледж». Когда ему было 8 лет, ушла из жизни бабушка, а всего через 2 года за нею последовал и дедушка, и это был второй тяжелейший удар, от которого Ричард долго не мог оправиться.

«Это по-настоящему травмировало его», – говорит Липпман. К бабушке с дедушкой Столлман был очень привязан. Именно после их смерти из общительного заводилы он превратился в отрешённого молчуна, всегда стоящего где-то в стороне.

Сам Ричард считает тогдашний свой уход в себя чисто возрастным явлением, когда кончается детство и многое переосмысливается и переоценивается. Он называет подростковые годы «полным кошмаром» и говорит, что ощущал себя глухонемым в толпе непрестанно болтающих любителей музыки.

«Я постоянно ловил себя на мысли, что не понимаю, о чём все вокруг толкуют, – описывает он свою отчуждённость, – я настолько отстал от жизни, что воспринимал лишь отдельные слова в их потоке сленга. Но вникать в их разговоры мне не хотелось, я даже не мог понять, как их могут интересовать все эти музыкальные исполнители, что были тогда на слуху».

Но было в этой отчуждённости и кое-что полезное и даже приятное – она воспитывала в Ричарде индивидуальность. Когда одноклассники стремились отрастить длинные лохмы на голове, он продолжал носить короткую аккуратную причёску. Когда подростки вокруг сходили с ума по рок-н-роллу, Столлман слушал классику. Преданный фанат научной фантастики, журнала Mad и ночных телепередач, Ричард даже не и не думал идти в ногу со всеми, и это множило непонимание между ним и окружающими, не исключая и его собственных родителей.

«А ещё эти каламбуры! – восклицает Элис, взвинченная воспоминаниями о подростковом периоде сына, – за обедом нельзя было и фразы сказать, чтобы он не вернул тебе её, обыграв и вывернув чёрти во что».

Вне семьи Столлман придерживал шутки для тех взрослых, что симпатизировали его одарённости. Одним из первых таких людей в его жизни стал воспитатель в летнем лагере, который дал ему почитать руководство к компьютеру IBM 7094. Ричарду было тогда 8 или 9 лет. Для ребёнка, страстно увлечённого математикой и информатикой, это было настоящим божьим даром. . Прошло совсем немного времени, и Ричард уже писал программы для IBM 7094, правда, только на бумаге, даже не надеясь когда-либо запустить их на реальном компьютере. Его просто увлекало составление череды инструкций для выполнения какой-нибудь задачи. Когда иссякли собственные идеи для программ, Ричард стал обращаться за ними к воспитателю.

Первые персональные ЭВМ появились только через 10 лет, так что возможности поработать на компьютере Столлману пришлось бы ждать долгие годы. Однако судьба и тут подкинула шанс: уже в последний год старшей школы Нью-Йоркский научный центр IBM предложил Ричарду составить программу – препроцессор для PL/1, который добавлял бы в язык возможность работы с тензорной алгеброй. «Сначала я написал этот препроцессор на языке PL/1, а потом переписал его на языке ассемблера, потому что скомпилированная программа на PL/1 получилась слишком большой и не влезала в память компьютера», – вспоминает Столлман.

Летом, когда Ричард окончил школу, научный центр IBM пригласил его на работу. Первой задачей, которую ему поручили, стала программа численного анализа на Фортране. Столлман написал её за несколько недель, и заодно так возненавидел Фортран, что поклялся себе никогда больше не притрагиваться к этому языку. Оставшуюся часть лета он писал текстовый редактор на APL.

Одновременно Столлман работал лаборантом на биологическом факультете Университета Рокфеллера. Аналитический ум Ричарда очень впечатлил начальника лаборатории, и он ждал от Столлмана блестящей работы в биологии. Через пару лет, когда Ричард уже учился в колледже, в квартире Элис Липпман раздался звонок. «Это был тот самый профессор из Рокфеллера, начальник лаборатории, – рассказывает Липпман, – он хотел узнать, как поживает мой сын. Я сказала, что Ричард работает с компьютерами, и профессор страшно удивился. Он-то думал, что Ричард вовсю строит карьеру биолога».

Мощь интеллекта Столлмана впечатляла и преподавателей Колумбийской программы, даже когда он многих стал раздражать. «Обычно раз или два за лекцию они ошибались, и Столлман всегда поправлял их, – вспоминает Брайдбарт, – так росли уважение к его уму и неприязнь к самому Ричарду».

Столлман сдержанно улыбается при упоминании этих слов Брайдбарта. «Иногда я, конечно, вёл себя как придурок, – признаётся он, – но в конечном счёте это помогло мне найти родственные души среди преподавателей, которым тоже нравилось узнавать новое и уточнять свои знания. Ученики, как правило, не позволяли себе поправлять преподавателя. По крайней мере, настолько открыто».

Общение с продвинутыми ребятами по субботам заставили Столлмана задуматься о плюсах социальных отношений. Стремительно приближался колледж, нужно было выбирать где учиться, и Столлман, подобно многим участникам Колумбийской программы естественнонаучных достижений, сузил набор желанных вузов до двух – Гарварда и МТИ. Услышав, что сын всерьёз раздумывает поступить в вуз Лиги Плюща, Липпман забеспокоилась. В свои 15 лет Столлман продолжал воевать с учителями и должностными лицами. Годом раньше он получил высшие оценки по американской истории, химии, математике и французскому языку, но вот за английский красовался «неуд» – Ричард продолжал игнорировать письменные работы. На всё это могли посмотреть сквозь пальцы в МТИ и многих других вузах, но только не в Гарварде. Столлман прекрасно подходил этому вузу по интеллекту, и совершенно не соответствовал требованиям дисциплины.

Психотерапевт, который в младшей школе обратил внимание на Ричарда из-за его выходок, предложил ему пройти пробную версию обучения в вузе, а именно – полный год в любой школе Нью-Йорка без плохих оценок и споров с учителями. Так что до осени Столлман ходил на летние уроки по гуманитарным предметам, а потом вернулся в старший класс школы на Западной 84 улице. Ему пришлось очень нелегко, но Липпман с гордостью рассказывает, что сыну удалось справиться с собой.

«Он прогнулся в некоторой степени, – говорит она, – меня только раз вызывали из-за Ричарда – он постоянно указывал учителю математики на неточности в доказательствах. Я спросила: ‘Ну, он хотя бы прав?’. Учитель ответил: ‘Да, но иначе многие не поймут доказательства’.»

В конце первого семестра Столлман набрал 96 баллов по английскому языку, высшие отметки по американской истории, микробиологии и углубленному курсу математики. По физике он вовсе набрал 100 баллов из ста. Он был в лидерах класса по успеваемости, и всё таким же аутсайдером в личной жизни.

На внешкольные занятия Ричард продолжал ходить с большой охотой, работа в биологической лаборатории тоже приносила ему удовольствие, и он мало обращал внимания на то, что происходило вокруг. На пути в Колумбийский Университет он одинаково быстро и невозмутимо протискивался и сквозь толпы прохожих, и через демонстрации против войны во Вьетнаме. Однажды он пошёл на неформальную тусовку сокурсников по Колумбийской программе. Все обсуждали, куда лучше поступить.

Как вспоминает Брайдбард: «Конечно, большинство учеников собирались в Гарвард и МТИ, но некоторые выбрали другие вузы Лиги Плюща. И тут кто-то спросил у Столлмана, куда он будет поступать. Когда Ричард ответил, что в Гарвард – все как-то поутихли и стали переглядываться. Ричард же еле заметно улыбнулся, как бы говоря: ‘Да-да, мы с вами ещё не расстаёмся!’».

>>> Подробности

 , ,

Deleted
()

Free as in Freedom на русском: Глава 2. 2001: Хакерская одиссея

Группа Документация

2001: Хакерская одиссея

В двух кварталах к востоку от парка Вашингтон-Сквер стоит здание Уоррена Уивера – брутальное и внушительное, словно крепость. Здесь располагается факультет информатики Нью-Йоркского Университета. Вентиляционная система, выполненная в промышленном стиле, создаёт вокруг здания сплошную завесу горячего воздуха, равно обескураживая снующих дельцов и слоняющихся бездельников. Если посетителю всё-таки удаётся преодолеть эту линию обороны, его встречает следующий грозный рубеж – стойка регистрации прямо у единственного входа.

После стойки регистрации градус суровости атмосферы несколько спадает. Но и здесь посетитель то и дело встречает знаки, предупреждающие об опасности незапертых дверей и заблокированных пожарных выходов. Они словно напоминают, что безопасности и осторожности много не бывает даже в ту спокойную эпоху, что закончилась 11 сентября 2001 года.

И знаки эти забавно контрастируют с публикой, заполняющей внутренний зал. Некоторые из этих людей действительно похожи на студентов престижного Нью-Йоркского Университета. Но основная масса больше похожа на взлохмаченных завсегдатаев концертов и клубных выступлений, они словно вышли на свет в перерыве между актами. Эта пёстрая публика так стремительно заполонила здание сегодняшним утром, что местный охранник только махнул рукой и сел смотреть шоу Рики Лейк по телевизору, всякий раз пожимая плечами, когда нежданные посетители обращались к нему с вопросами по поводу некой «речи».

Пройдя в аудиторию, посетитель видит того самого человека, который ненароком отправил в аут могучую систему безопасности здания. Это Ричард Мэтью Столлман, основатель проекта GNU, учредитель фонда свободного программного обеспечения, лауреат стипендии Мак-Артура за 1990 год, лауреат премии Грейс Мюррей Хоппер за тот же год, сополучатель премии Такеда в области улучшений экономической и социальной жизни, и просто хакер Лаборатории ИИ. Как гласило объявление, разосланное по множеству хакерских сайтов, включая и официальный портал проекта GNU, Столлман прибыл на Манхэттен, в свой родной край, чтобы произнести долгожданную речь в противовес кампании, развёрнутой Microsoft против лицензии GNU GPL.

Речь Столлмана посвящалась прошлому и будущему движения свободного ПО. Место было выбрано неслучайно. За месяц до этого старший вице-президент компании Microsoft Крейг Мунди отметился совсем рядом, в Школе бизнеса того же университета. Отметился речью, которая состояла из нападок и обвинений в адрес лицензии GNU GPL. Эту лицензию Ричард Столлман создал после истории с лазерным принтером Xerox 16 лет тому назад в качестве средства борьбы с лицензиями и договорами, которые окутали компьютерную индустрию непроницаемыми завесами секретности и собственничества. Суть GNU GPL в том, что она создаёт общественную форму собственности – то, что сейчас называется «цифровым достоянием общества» – используя юридическую силу авторского права, то есть именно того, против чего направлена. GPL сделала эту форму собственности безвозвратной и неотчуждаемой – однажды переданный обществу код невозможно отобрать и присвоить. Производные работы, если они используют GPL-код, должны наследовать эту лицензию. Из-за этой особенности критики GNU GPL называют её «вирусной», как будто она распространяется на каждую программу, которой только касается. .

«Сравнение с вирусом это слишком жёстко, – говорит Столлман, – куда лучше сравнение с цветами: они распространяются, если вы активно их рассаживаете».

Если вы хотите узнать больше о лицензии GPL, посетите сайт проекта GNU.

Для высокотехнологичной экономики, которая всё больше зависит от программного обеспечения и всё сильнее привязывается к программным стандартам, GPL стала настоящей «большой дубинкой». Даже те компании, что поначалу потешались над ней, называя «социализмом для программ», стали признавать преимущества этой лицензии. Ядро Linux, разработанное финским студентом Линусом Торвальдсом в 1991 году, лицензируется под GPL, равно как и большинство компонентов системы: GNU Emacs, GNU Debugger, GNU GCC, и так далее. Все вместе эти компоненты образуют свободную операционную систему GNU/Linux, которая разрабатывается и принадлежит мировому сообществу. Высокотехнологичные гиганты вроде IBM, Hewlett-Packard и Oracle вместо того, чтобы видеть в постоянно растущем свободном ПО угрозу, используют его как основу для своих коммерческих приложений и сервисов. .

Также свободное ПО стало их стратегическим инструментом в затяжной войне с корпорацией Microsoft, которая доминирует на рынке программ для персональных компьютеров с конца 80-х годов. Обладая самой популярной настольной операционной системой – Windows – Microsoft может понести наибольшие потери от распространения GPL в индустрии. Каждая программа в составе Windows защищена авторскими правами и лицензионными соглашениями типа EULA, в результате исполняемые файлы и исходные коды становятся собственническими, лишая пользователей возможности читать и изменять код. Если Microsoft захочет использовать GPL-код в своей системе, ей придётся перелицензировать всю систему под GPL. А это даст конкурентам Microsoft возможность копировать её продукты, улучшать и продавать их, тем самым подрывая саму основу бизнеса компании – привязку пользователей к её продукции.

Вот откуда растёт обеспокоенность Microsoft широким принятием GPL индустрией. Вот почему недавно Мунди в своей речи обрушился на GPL и открытый код. (Microsoft даже не признаёт термина «свободное программное обеспечение», предпочитая использовать в своих нападках выражение «открытый код», о котором говорится в . Делается это для того, чтобы сместить внимание общественности от движения за свободное ПО в сторону большей аполитичности). Именно поэтому Ричард Столлман решил сегодня в этом кампусе публично возразить этой речи.

Двадцать лет для индустрии ПО это большой срок. Только подумайте: в 1980 году, когда Ричард Столлман проклинал лазерный принтер Xerox в лаборатории ИИ, Microsoft не была мировым гигантом компьютерной индустрии, она была небольшим частным стартапом. IBM ещё даже не представил свой первый ПК и не взорвал рынок недорогих компьютеров. Не было и многих технологий, которые мы сегодня воспринимаем как должное – интернета, спутникового телевидения, 32-битных игровых приставок. То же касается и многих компаний, что сейчас «играют в высшей корпоративной лиге», вроде Apple, Amazon, Dell – их либо не было в природе, либо они переживали не лучшие времена. Примеры можно приводить долго.

Среди тех, кто ценит развитие больше свободы, бурный прогресс за столь короткое время приводится в составе аргументов и за, и против GNU GPL. Сторонники GPL обращают внимание на недолгую актуальность компьютерного оборудования. Во избежание риска купить устаревший продукт, потребители стараются выбирать самые перспективные компании. В результате рынок становится ареной, где победитель получает всё. Собственническая программная среда, по их словам, приводит к диктатуре монополий и стагнации рынка. Богатые и могущественные компании перекрывают кислород мелким конкурентам и новаторским стартапам.

Их оппоненты утверждают прямо противоположное. По их словам, продажа ПО – такое же рискованное занятие, как и его производство, если не больше того. Без юридических гарантий, которые обеспечивают собственнические лицензии, у компаний не будет мотивов заниматься разработкой. Особенно актуально это для «убийственных программ», создающих совершенно новые рынки. И снова на рынке воцаряется застой, инновации идут на убыль. Как сам Мунди заметил в своей речи, «вирусный» характер GPL «несёт угрозу» любой компании, которая использует уникальность своего программного продукта в качестве конкурентного преимущества.

Это также подрывает саму основу независимого сектора коммерческого ПО, потому что фактически делает невозможным распространение ПО по модели покупки продукции, а не только оплаты копирования.

Успех и GNU/Linux, и Windows последних 10 лет говорит нам, что обе стороны в чём-то правы. Но Столлман и другие адепты свободного ПО считают, что это второстепенный вопрос. Они говорят, что куда важнее не успех свободных или собственнических программ, а их этичность.

Тем не менее, для участников индустрии ПО крайне важно поймать волну. Даже такие могущественные производители, как Microsoft, уделяют много внимания поддержке сторонних разработчиков, чьи приложения, профессиональные пакеты и игры делают платформу Windows привлекательной для потребителей. Ссылаясь на бурное развитие рынка высоких технологий за последние 20 лет, не говоря уже о впечатляющих достижениях его компании за тот же период, Мунди посоветовал слушателям не слишком впечатляться новой модой на свободное ПО:

Двадцатилетний опыт показал, что экономическая модель, которая защищает интеллектуальную собственность, и бизнес-модель, которая компенсирует затраты на исследования и разработку, могут создавать впечатляющие экономические блага и широко распространять их.

На фоне всех этих слов, прозвучавших месяц назад, Столлман готовится к собственной речи, стоя на сцене в аудитории.

Последние 20 лет совершенно изменили мир высоких технологий в лучшую сторону. Ричард Столлман за это время изменился не меньше, но к лучшему ли? Больше нет того худого, чисто выбритого хакера, который когда-то всё своё время проводил перед любимым PDP-10. Теперь вместо него – грузный мужчина средних лет с длинными волосами и бородой раввина, человек, тратящий всё своё время на переписку по электронной почте, наставления соратников и выступления, подобные сегодняшнему. Одетый в футболку цвета морской волны и штаны из полиэстера, Ричард похож на пустынного отшельника, который только что вышел из пункта Армии Спасения.

В толпе много последователей столлмановских идей и вкусов. Многие пришли с ноутбуками и мобильными модемами, чтобы как можно лучше записать и передать слова Столлмана ждущей интернет-аудитории. Половой состав посетителей очень неравномерен, на каждую женщину приходится 15 мужчин, причём женщины держат в руках мягкие игрушки – пингвинов, официальных маскотов Linux, и плюшевых медведей.

Волнуясь, Ричард сходит со сцены, садится на стул в первом ряду и принимается набирать команды на ноутбуке. Так проходят 10 минут, и Столлман даже не замечает растущей толпы студентов, профессоров и поклонников, что снуют перед ним между аудиторией и сценой.

Нельзя просто начать говорить, не проделав перед этим декоративных ритуалов академических формальностей, вроде основательного представления докладчика аудитории. Но Столлман выглядит так, что заслуживает не одного, а всех двух представлений. Майк Юретски, содиректор Центра продвинутых технологий Школы бизнеса, взял на себя первое.

«Одна из задач университета – проводить дебаты и всячески способствовать зарождению интересных дискуссий, – начинает Юретски, – и наш сегодняшний семинар полностью соответствует этой миссии. По моему мнению, обсуждение открытого кода представляет особенный интерес».

Прежде чем Юретски успевает сказать ещё хоть слово, Столлман поднимается во весь рост и машет, как стоящий на обочине из-за поломки водитель.

«Я занимаюсь свободными программами, – говорит Ричард под растущий смех аудитории, – открытый код это другое направление».

Аплодисменты заглушают смех. Аудитория полна столлмановских партизанов, которые знают о его репутации борца за предельно точные формулировки, равно как и об известной ссоре Ричарда со сторонниками открытого кода в 1998 году. Многие из них ждали чего-то подобного, также как поклонники эпатажных звёзд ждут от своих кумиров их коронных выходок.

Юретски спешно заканчивает своё представление и уступает место Эдмонду Шонбергу, профессору факультета информатики Нью-Йоркского Университета. Шонберг – программист и участник проекта GNU, он прекрасно знаком с картой расположения терминологических мин. Он ловко резюмирует путь Столлмана с точки зрения современного программиста.

«Ричард – отличный пример человека, который, работая над малыми проблемами, начал задумываться о проблеме глобальной – проблеме недоступности исходного кода, – говорит Шонберг, – он разработал последовательную философию, под влиянием которой мы пересмотрели наши представления о производстве программного обеспечения, об интеллектуальной собственности, о сообществе разработчиков программ».

Шонберг под аплодисменты приветствует Столлмана. Тот быстро выключает ноутбук, поднимается на сцену и предстаёт перед аудиторией.

Поначалу выступление Ричарда больше походит на стэндап-номер, чем на политическую речь. «Хочу поблагодарить Microsoft за весомый повод выступить здесь, – острит он, – в последние недели я чувствую себя автором книги, которую где-то запретили в рамках произвола».

Чтобы ввести непосвящённых в курс дела, Столлман проводит краткий ликбез, построенный на аналогиях. Он сравнивает компьютерную программу с кулинарным рецептом. И то, и другое представляет собой полезные пошаговые инструкции о том, как достичь желаемой цели. И то, и другое можно легко изменить в угоду обстоятельствам или своим пожеланиям. «Вы не обязаны точно следовать рецепту, – объясняет Столлман, – вы можете отбросить какие-нибудь ингредиенты или добавить грибов, просто потому, что вы любите грибы. Положить меньше соли, потому что так вам посоветовал доктор – да всё что угодно».

Самое важное, по словам Столлмана, то, что программы и рецепты очень легко распространять. Чтобы поделиться с гостем рецептом ужина, достаточно клочка бумаги и пары минут времени. Копирование компьютерных программ требует и того меньше – всего пары кликов мышью и толики электроэнергии. В обоих случаях дающий человек получает двойную пользу: укрепляет дружбу и повышает шансы, что так же поделятся и с ним.

«Теперь представьте, что все рецепты представляют из себя чёрный ящик, – продолжает Ричард, – вы не знаете, какие там ингредиенты используются, не можете изменить рецепт и поделиться им с другом. Если вы это сделаете, вас назовут пиратом и упрячут в тюрьму на долгие годы. Такой мир вызовет огромное возмущение и неприятие у людей, которые любят готовить и привыкли делиться рецептами. Но именно таков мир собственнических программ. Мир, в котором общественная добропорядочность запрещается и пресекается».

После этой вводной аналогии Столлман рассказывает историю с лазерным принтером Xerox. Так же, как кулинарная аналогия, история с принтером – действенный ораторский приём. Похожая на притчу, история о роковом принтере показывает, как быстро всё может измениться в мире программного обеспечения. Возвращая слушателей во времена, что были задолго до покупок в 1 клик на Амазоне, систем Microsoft и баз данных Oracle, Ричард старается донести до аудитории – каково было иметь дело с программами, которые ещё не были наглухо замурованы под корпоративными логотипами.

Рассказ Столлмана тщательно выверен и отполирован, подобно заключительной речи окружного прокурора в суде. Дойдя до инцидента в Карнеги-Меллон, когда научный сотрудник отказался поделиться исходниками драйвера принтера, Ричард делает паузу.

«Он предал нас, – изрекает Столлман, – но не только нас. Возможно, он предал и тебя тоже».

На слове «тебя» Столлман указывает пальцем на ничего не подозревающего слушателя в аудитории. Тот вскидывает брови, вздрагивает от неожиданности, но Ричард уже выискивает взглядом другую жертву среди нервно хихикающей толпы, выискивает медленно и взвешенно. «И, по-моему, он скорее всего сделал это и с тобой», – говорит он, указывая на человека в третьем ряду.

Аудитория уже не хихикает, а смеётся в голос. Конечно, этот жест Ричарда выглядит немного театральным. Тем не менее, историю с лазерным принтером Xerox Столлман заканчивает с пылом настоящего шоумена. «На самом деле он предал куда больше людей, чем сидит в этой аудитории, не считая тех, кто родился позже 1980 года, – подытоживает Ричард, вызывая ещё больше смеха, – просто потому, что он предал всё человечество».

Дальше он снижает градус драматизма, сообщая: «Он сделал это, подписав соглашение о неразглашении».

Эволюция Ричарда Мэттью Столлмана от разочарованного научного сотрудника к политическому лидеру говорит о многом. О его упрямом характере и впечатляющей воле. О его ясном мировоззрении и отчётливых ценностях, которые помогли ему основать движение за свободное ПО. О его высочайшей квалификации в программировании – она позволила ему создать ряд важнейших приложений и стать культовой фигурой для многих программистов. Благодаря этой эволюции неуклонно растёт популярность и влияние GPL, и это юридическое новшество многие называют самым главным достижением Столлмана.

Всё это говорит о том, что меняется характер политического влияния – оно всё сильнее связывается с информационными технологиями и программами, их воплощающими.

Наверное поэтому звезда Столлмана становится только ярче, в то время как звёзды многих высокотехнологичных гигантов погасли и закатились. С момента запуска проекта GNU в 1984 году, Столлмана и его движение за свободное ПО сначала игнорировали, потом высмеивали, после чего начали унижать и давить валом критики. Но проект GNU смог преодолеть всё это, хоть и не без проблем и периодических стагнаций, и до сих пор предлагает актуальные программы на рынке ПО, который, между прочим, многократно усложнился за эти десятилетия. Успешно развивается и философия, заложенная Столлманом в основу GNU. . В другой части своей Нью-Йоркской речи за 29 мая 2001 года, Столлман кратко поведал о происхождении акронима:

Мы, хакеры, часто подбираем забавные и даже хулиганские названия для своих программ, потому что называние программ – одна из составляющих удовольствия от их написания. Также у нас развита традиция использования рекурсивных аббревиатур, которые показывают, что ваша программа в чём-то похожа на уже существующие приложения …Я подыскивал рекурсивную аббревиатуру в форме «Некая-штука Это Не Юникс». Я перебрал все буквы алфавита, и ни одна из них не составляла подходящего слова. Я решил сократить фразу до трёх слов, получив таким образом трёхбуквенную аббревиатуру вида «Некая-штука – Не Юникс». Начал перебирать буквы и наткнулся на слово «GNU». Вот и вся история.

Хотя Ричард – поклонник каламбуров, он советует произносить акроним по-английски с отчётливой «г» в начале, чтобы избежать не только путаницы с названием африканской антилопы гну, но и схожести с английским прилагательным «new», т.е. «новый». «Мы работаем над проектом уже пару десятилетий, так что никакой он не новый», – шутит Столлман.

Источник: авторские примечания к стенограмме Нью-Йоркской речи Столлмана «Свободное ПО: свобода и сотрудничество» за 29 мая 2001 года.

Пониманию причин этой востребованности и успешности очень помогает изучение речей и высказываний как самого Ричарда, так и его окружающих, что помогают ему или вставляют палки в колёса. Образ личности Столлмана не нужно переусложнять. Если и есть живой пример старой поговорки «реальность именно такова, какой выглядит», то это Столлман.

«Я думаю, если вы хотите понять Ричарда Столлмана как человека, то вам нужно не анализировать его по частям, а смотреть на него в целом, – рассуждает Эбен Моглин, юрисконсульт фонда свободного ПО и профессор права Колумбийского Университета, – все эти эксцентричные моменты, которые многие люди считают чем-то искусственным, наигранным – на самом деле, искренние проявления личности Ричарда. Он действительно очень сильно разочаровался когда-то, действительно крайне принципиален в этических вопросах и отметает любые компромиссы в главнейших, фундаментальных проблемах. Именно поэтому Ричард сделал всё то, что он сделал».

Нелегко объяснить, как столкновение с лазерным принтером доросло до схватки с богатейшими корпорациями мира. Для этого нужно вдумчиво изучить причины, по которым вопросы владения программным обеспечением вдруг стали настолько важными. Нужно ближе познакомиться с человеком, который, подобно многим политическим лидерам прошлых времён, понимает, насколько изменчива и податлива память людей. Нужно понимать смысл мифов и идеологических шаблонов, которыми со временем обрастала фигура Столлмана. Наконец, нужно осознавать уровень гениальности Ричарда как программиста, и почему эта гениальность порой терпит фиаско в других областях.

Если попросить самого Столлмана вывести причины его эволюции от хакера до лидера и евангелиста, то он согласится с вышесказанным. «Упрямство – моя сильная сторона, – говорит он, – большинство людей терпят неудачу в борьбе с большими трудностями просто потому, что сдаются. Я не сдаюсь никогда».

Также он отдаёт должное слепой случайности. Если бы не история с лазерным принтером Xerox, если бы не ряд личных и идеологических стычек, которые похоронили его карьеру в МТИ, если бы не полдюжины других обстоятельств, пришедшихся ко времени и месту, жизнь Столлмана, по его собственному признанию, была бы совсем другой. Поэтому Столлман благодарит судьбу за то, что она направила его на тот путь, которым он идёт.

«Просто у меня были нужные способности, – говорит Ричард в конце своей речи, подводя итог рассказу о запуске проекта GNU, – никто больше не мог такое сделать, только я. Поэтому я чувствовал, что я избран для этой миссии. Я просто должен был это сделать. Ведь если не я, то кто?»

>>> Подробности

 , ,

Deleted
()

Free as in Freedom на русском: Глава 1. Роковой принтер

Группа Документация

Роковой принтер

Бойтесь данайцев, дары приносящих.
– Вергилий, «Энеида»

Опять новый принтер зажевал бумагу.

Часом ранее Ричард Столлман, программист Лаборатории Искусственного Интеллекта МТИ (Лаборатории ИИ), отправил 50-страничный документ печататься на офисном принтере, и погрузился в работу. А сейчас Ричард оторвался от дела, подошёл к принтеру и увидел пренеприятнейшее зрелище: вместо долгожданных 50 отпечатанных страниц в лотке лежали только 4 готовых листа. Да и те явно относились к какому-то чужому документу. Файл Ричарда на 50 страниц спутался с чьим-то недопечатанным файлом в хитросплетениях офисной сети, и принтер пасовал перед этой проблемой.

Ждать, пока машина выполнит возложенную на неё работу – обычное дело для программиста, и Столлману впору было отнестись к этой проблеме стоически. Но одно дело, когда вы даёте машине задачу и занимаетесь своими делами, и совсем другое — когда вам приходится стоять рядом с машиной и контролировать её. Далеко не в первый раз Ричарду приходилось стоять перед принтером и следить за тем, как страницы вылезают одна за одной. Как всякий хороший технарь, Столлман очень высоко ценил эффективность работы устройств и программ. Неудивительно, что этот очередной срыв рабочего процесса возбудил у Ричарда горячее желание залезть во внутренности принтера и навести там должный порядок.

Но увы – Столлман был программистом, а не инженером-механиком. Поэтому оставалось лишь наблюдать за вылезающими страницами и раздумывать о других путях решения надоевшей проблемы.

А ведь этот принтер сотрудники Лаборатории ИИ встречали с восторгом и воодушевлением! Его подарила компания Xerox, это была её прорывная разработка – модификация быстрого светокопира. Принтер не только делал копии, но и превращал виртуальные данные из файлов офисной сети в превосходно выглядящие документы. В этом аппарате чувствовался дерзкий инновационных дух знаменитой лаборатории Xerox в Пало-Альто, он был предвестником революции в настольной печати, что полностью перевернула всю индустрию к исходу десятилетия.

Сгорая от нетерпения, программисты Лаборатории тут же включили новый принтер в сложнейшую офисную сеть. Результаты превзошли самые смелые ожидания. Страницы вылетали со скоростью 1 штука в секунду, документы стали печататься в 10 раз быстрее. Кроме того, машина была предельно педантична в своей работе: круги выглядели кругами, а не овалами, а прямые линии перестали напоминать низкоамплитудные синусоиды.

Во всех смыслах, подарок Xerox был предложением, от которого невозможно отказаться.

Однако со временем восторги пошли на убыль. Как только принтер стали нагружать по максимуму, обнаружились проблемы. Сильнее всего раздражало то, что аппарат чересчур охотно зажёвывал бумагу. Инженерное мышление программистов быстро выявило корень проблемы. Дело в том, что светокопиры традиционно требуют постоянного присутствия человека рядом. В том числе и для того, чтобы поправлять бумагу в случае надобности. И когда Xerox взялся за превращение светокопира в принтер, инженеры компании не обратили внимания на этот момент и сосредоточились на решении других, более насущных для принтера проблем. Говоря инженерным языком, у нового принтера Xerox постоянное участие человека оказалось изначально встроено в механизм.

Превращая светокопир в принтер, инженеры Xerox внесли в него одно изменение, которое породило далеко идущие последствия. Вместо того, чтобы подчинить аппарат одному-единственному оператору, его подчинили всем пользователям офисной сети. Пользователь теперь не стоял рядом с машиной, контролируя её работу, теперь он через запутанную офисную сеть высылал задание на печать, надеясь, что документ будет напечатан так, как требуется. Потом пользователь шёл к принтеру, чтобы забрать готовый цельный документ, но вместо него обнаруживал выборочно напечатанные листы.

Вряд ли Столлман был единственным в Лаборатории ИИ, кто заметил проблему, но он ещё и размышлял над её решением. За несколько лет до этого Ричарду довелось решить похожую проблему с прежним принтером. Для этого он на персональном рабочем компьютере PDP-11 отредактировал программу, которая работала на мейнфрейме PDP-10 и управляла принтером. Саму проблему зажёвывания бумаги Столлману решить не удалось, вместо этого он вставил код, который заставлял PDP-11 время от времени проверять состояние принтера. Если аппарат зажёвывал бумагу, программа просто рассылала на рабочие PDP-11 оповещение вроде «принтер жуёт бумагу, требуется починка». Решение оказалось эффективным – оповещение шло напрямую пользователям, которые активно пользовались принтером, так что его выходки с бумагой зачастую пресекались немедленно.

Конечно, это было решение ad-hoc – то, что программисты называют «костылём», но костыль получился довольно изящный. Он не исправлял проблему в механизме принтера, но делал лучшее из того что можно было сделать – налаживал информативную обратную связь пользователя и машины. Несколько дополнительных строчек кода экономили работникам Лаборатории ИИ по 10-15 минут рабочего времени еженедельно, избавив их от необходимости постоянно бегать проверять принтер. С точки зрения программиста, решение Столлмана держалось на коллективном разуме Лаборатории.

Вспоминая ту историю, Ричард говорил: «Получив такое сообщение, вы не должны были уповать на то, что принтер исправит кто-то ещё. Вам нужно было просто встать и пойти к принтеру. Спустя минуту или две после того, как принтер начинал жевать бумагу, к нему приходили двое-трое сотрудников. Хоть кто-то из них точно знал, что нужно делать».

Подобные ловкие решения были визитной карточкой Лаборатории ИИ и её программистов. Вообще, лучшие программисты Лаборатории несколько презрительно относились к термину «программист», предпочитая ему сленговое «хакер». Это определение точнее отражало суть работы, которая включала самые разные занятия, от изощрённых интеллектуальных забав до кропотливых улучшений программ и компьютеров. Также в нём чувствовалось старомодное убеждение об американской изобретательности. Хакеру недостаточно просто написать работающую программу. Хакер пытается проявить мощь своего интеллекта перед собой и другими хакерами, возложив на себя куда более сложные и тяжёлые задачи – например, сделать программу одновременно максимально быстрой, компактной, мощной и красивой.

Компании вроде Xerox намеренно дарили свою продукцию крупным сообществам хакеров. Это был расчёт на то, что хакеры начнут ею пользоваться, привяжутся к ней, и потом придут работать в компанию. В 60-е годы и на заре 70-х хакеры часто писали настолько качественные и полезные программы, что производители охотно распространяли их среди своих клиентов.

Таким образом, столкнувшись с жующим бумагу новым принтером Xerox, Столлман сразу подумал провернуть с ним свой старый трюк – «хакнуть» программу управления аппаратом. Однако его поджидало неприятное открытие – к принтеру не прилагалось никакой программы, по крайней мере, в такой форме, чтобы Столлман или другой программист мог её прочитать и отредактировать. До этого момента большинство компаний считали хорошим тоном давать файлы с исходным кодом – понятным для человека текстом, который давал полную информацию о программных командах и соответствующих функциях машины. Но Xerox в этот раз предоставил программу только в скомпилированном, бинарном виде. Если программист попытался бы прочитать эти файлы, он увидел бы только нескончаемые потоки нулей и единиц, понятные машине, но не человеку.

Есть программы, которые называются «дизассемблеры», они переводят единицы и нули в низкоуровневые машинные инструкции, но разобраться, что эти инструкции делают – очень долгий и трудный процесс, называемый «обратной разработкой». На обратную разработку программы принтера легко могло уйти куда больше времени, чем на суммарное исправление зажёванной бумаги в течение ближайших 5 лет. Ричард был недостаточно отчаянным, чтобы решиться на такой шаг, и потому он просто отложил проблему в долгий ящик.

Недружелюбная политика Xerox резко противоречила обычной практике хакерских сообществ. Например, чтобы разработать для персонального компьютера PDP-11 программы для управления старым принтером и терминалами, Лаборатории ИИ нужен был кросс-ассемблер, который собирал бы программы для PDP-11 на мейнфрейме PDP-10. Хакеры Лаборатории могли написать кросс-ассемблер сами, но Столлман, будучи студентом Гарварда, нашёл похожую программу в компьютерной лаборатории университета. Она была написана для такого же мейнфрейма, PDP-10, но под другую операционную систему. Ричард понятия не имел, кто написал эту программу, поскольку в исходном коде об этом ничего не говорилось. Он просто принёс в Лабораторию копию исходного кода, отредактировал её, и запустил на PDP-10. Без лишних хлопот и забот Лаборатория получила программу, которая была необходима для работы офисной инфраструктуры. Столлман даже сделал программу мощнее, добавив в неё несколько функций, которых не было в оригинале. «Мы вовсю использовали эту программу несколько лет», – не без гордости сообщает он.

В глазах программиста 70-х годов такая модель распространения программного кода ничем не отличалась от добрососедских отношений, когда один делится с другим чашкой сахара или даёт на время дрель. Но если вы, когда одалживаете дрель, лишаете хозяина возможности ею пользоваться, то в случае с копированием программ ничего подобного не происходит. Ни автор программы, ни её другие пользователи ничего не лишаются от копирования. Зато другие люди от этого приобретают, как в случае с хакерами Лаборатории, что получили программу с новыми функциями, которых раньше даже не было на свете. И эти новые функции можно так же сколько угодно копировать и распространять среди других людей. Столлман вспоминает об одном программисте из частной компании Bolt, Beranek & Newman, который тоже получил программу и отредактировал её для запуска под Twenex – ещё одной операционной системы для PDP-10. Также он добавил в программу ряд замечательных функций, и Столлман скопировал их в свою версию программы в Лаборатории. После этого они решили сообща развивать программу, которая уже ненароком выросла в мощный продукт, работающий на разных операционных системах.

Вспоминая программную инфраструктуру Лаборатории ИИ, Столлман говорит: «Программы развивались подобно городу. Какие-то части менялись понемногу, какие-то – сразу и полностью. Появлялись новые участки. И вы всегда могли взглянуть на код и сказать, мол, судя по стилю, эту часть написали в начале 60-х, а эту – в середине 70-х».

Благодаря такой простой умственной кооперации, хакеры создали множество мощных и надёжных систем в Лаборатории и вне её. Не каждый программист, разделяющий эту культуру, назвал бы себя хакером, но большинство из них вполне разделяли настрой Ричарда Столлмана. Если программа или исправленный код хорошо решают вашу проблему, они так же хорошо решат эту проблему для кого угодно. Почему бы тогда не поделиться этим решением, хотя бы из моральных соображений?

Эту концепцию безвозмедного сотрудничества подорвало сочетание жадности и коммерческой тайны, породив причудливое сочетание секретности и кооперации. Хороший пример – начальный период жизни BSD. Это мощная операционная система, которую создали учёные и инженеры Калифорнийского Университета в Беркли на основе Unix, купленного в AT&T. Стоимость копирования BSD была равна стоимости плёнки, но с одним условием – плёнку с копией BSD школы могли получить только имея лицензию AT&T, которая стоила $50,000. Получалось, что хакеры Беркли делились программами только в той мере, в какой им позволяла это делать компания AT&T. И они не видели в этом ничего странного.

Столлман тоже не сердился на Xerox, хотя и был разочарован. Он никогда не думал о том, чтобы попросить у компании копию исходного кода. «Они и так подарили нам лазерный принтер, – говорил он, – я не мог сказать, что они нам ещё что-то должны. К тому же, исходники отсутствовали явно неслучайно, это было внутреннее решение компании, и просить изменить его было бесполезно».

В конце концов, пришла хорошая новость: оказалось, что копия исходника программы для принтера Xerox есть у научного сотрудника Университета Карнеги-Меллон.

Общение с Карнеги-Меллон не сулило ничего хорошего. В 1979 году докторант Брайан Рид шокировал сообщество отказом поделиться своей программой для форматирования текста, прообразом Scribe. Она была первой программой такого типа, в которой использовались семантические команды вроде «выдели это слово» или «этот параграф – цитата» вместо низкоуровневых «напиши это слово курсивом» или «увеличь отступы для этого параграфа». Рид продал Scribe расположенной в Питтсбурге компании Unilogic. По словам Рида, в конце докторантуры он просто искал команду разработчиков, на плечи которых можно было бы перевалить заботу о том, чтобы исходники программы не попали в общее пользование (до сих пор неясно, почему Рид считал это недопустимым). Чтобы подсластить пилюлю, Рид согласился добавить в код набор привязанных ко времени функций, так называемых «тайм-бомб» – они превращали бесплатную копию программу в нерабочую по истечении 90-дневного пробного периода. Чтобы заставить программу снова работать, пользователям нужно было заплатить компании и получить «отключалку» тайм-бомбы.

Для Столлмана это было чистейшим и откровенным предательством программистской этики. Вместо того, чтобы следовать принципу «делись и раздавай», Рид встал на путь взимания платы с программистов за доступ к информации. Но он не особенно задумывался об этом, потому что нечасто использовал Scribe.

Unilogic дали Лаборатории ИИ бесплатную копию Scribe, но не удалили тайм-бомбу и даже не упомянули о ней. До поры до времени программа работала, но однажды всё-таки перестала. Системный хакер Говард Кэннон провёл многие часы за отладкой бинарного файла программы, пока, наконец, не обнаружил тайм-бомбу и не удалил её. Его по-настоящему взбесила эта история, и он не постеснялся рассказать о ней другим хакерам, и передать все свои мысли и эмоции насчёт преднамеренной «ошибки» Unilogic.

По причинам, связанным с работой в Лаборатории, Столлман отправился в кампус Карнеги-Меллон спустя пару месяцев. Он постарался найти человека, у которого, согласно услышанной новости, были исходники программы для принтера. К счастью, этот человек был у себя в кабинете.

Разговор получился откровенным и резким, в типичном для инженеров стиле. Представившись, Столлман попросил копию исходного кода программы для управления лазерным принтером Xerox. К его великому изумлению и огорчению, научный сотрудник отказал.

«Он сказал, что пообещал производителю не давать мне копию», – говорит Ричард.

Память – забавная штука. Спустя 20 лет после этого инцидента память Столлмана полна белых пятен. Он забыл не только о причине, по которой приехал в Карнеги-Меллон, но и о том, кто был его визави в этом неприятном разговоре. По словам Рида, этим человеком, скорее всего, был Роберт Спролл, бывший сотрудник научно-исследовательского центра Xerox в Пало-Альто, который впоследствии стал директором исследовательного отделения Sun Microsystems. В 70-х годах Спролл был ведущим разработчиком программ для лазерных принтеров Xerox. Где-то в 1980 году Спролл получил должность научного сотрудника в Карнеги-Меллон, где продолжал работать в том числе и над лазерными принтерами.

Но когда Спроллу задают вопросы об этом разговоре, он лишь разводит руками. Вот что отвечает он по электронной почте: «Не могу сказать ничего определённого, я совершенно ничего не помню об этом случае».

«Код, который Столлман хотел получить, был новаторской разработкой, настоящим воплощением искусства. Спролл написал его за год до того, как пришёл в Карнеги-Меллон, или около того», – рассказывает Рид. Если это действительно так, то налицо недоразумение: Столлману нужна была программа, которую МТИ использовал уже долгое время, а не какая-та новая её версия. Но в том кратком разговоре ни слова не говорилось о каких-либо версиях.

Общаясь с аудиторией, Столлман регулярно вспоминает инцидент в Карнеги-Меллон и акцентирует внимание на том, что нежелание того человека делиться исходниками – всего лишь следствие соглашения о неразглашении, которое было предусмотрено контрактом между ним и компанией Xerox. Сейчас для компаний в порядке вещей требование соблюдать секретность в обмен на доступ к новейшим разработками, но в ту пору NDA было чем-то новым. Оно отражало важность для Xerox как самих лазерных принтеров, так и той информации, что была нужна для их работы. «Xerox пытался превратить лазерные принтеры в коммерческий продукт, – вспоминает Рид, – для них безумием было бы раздавать исходный код всем подряд».

Столлман же воспринимал NDA совершенно иначе. Для него это был отказ Карнеги-Меллон участвовать в творческой жизни общества, наперекор доселе поощряемому взгляду на программы, как на общественные ресурсы. Как если бы крестьянин внезапно обнаружил, что многовековые ирригационные каналы пересохли, и в попытке найти причину проблемы он бы дошёл до сверкающей новизной гидроэлектростанции с логотипом Xerox.

Столлману потребовалось время, чтобы понять истинную причину отказа – новый, преисполненный секретности формат взаимодействия программиста и компании. Поначалу же он видел только личный отказ. «Меня это так разозлило, что я даже не нашёлся что сказать. Я просто развернулся и молча вышел, – вспоминает Ричард, – может, я даже хлопнул дверью, не знаю. Я помню только жгучее желание поскорее убраться оттуда. Ведь я шёл к ним, ожидая сотрудничества, и даже не думал, что буду делать, если мне откажут. И когда это произошло, я буквально потерял дар речи – настолько это ошеломило и расстроило меня».

Даже через 20 лет спустя он всё ещё чувствует отголосок того гнева и разочарования. Инцидент в Карнеги-Меллон стал поворотным пунктом в жизни Ричарда, столкнув его лицом к лицу с новой этической проблемой. В следующие месяцы вокруг Столлмана и прочих хакеров Лаборатории ИИ произойдёт масса событий, по сравнению с которыми те 30 секунд гнева и разочарования в Карнеги-Меллон покажутся сущими пустяками. Тем не менее, Столлман уделяет особое внимание этому инциденту. Он был первым и наболее важным пунктом в той череде событий, что превратили Ричарда из одинокого хакера, интуитивного противника централизованной власти, в радикального евангелиста свободы, равенства и братства в программировании.

«Это было моё первое столкновение с соглашением о неразглашении, и я скоро понял, что люди становятся жертвами таких соглашений, – уверенно говорит Столлман, – Такими жертвами стали я и мои коллеги из Лаборатории».

Позже Ричард пояснил: «Если бы он отказал мне по личным мотивам, это трудно было бы назвать проблемой. Я бы мог в ответ посчитать его придурком, и на этом всё. Но его отказ был безличным, он дал мне понять, что не будет сотрудничать не только со мной, но и вообще с кем бы то ни было. И это не только создавало проблему, но и делало её по-настоящему огромной».

Хотя и в предыдущие годы случались проблемы, которые сердили Столлмана, по его словам, только после инцидента в Карнеги-Меллон он осознал, что культура программирования, которую он считал священной, начинает меняться. «Я уже был убеждён, что программы должны быть общедоступными для всех, но не мог это отчётливо сформулировать. Мои мысли на этот счёт были слишком смутными и хаотичными для того, чтобы выразить их всему миру. После инцидента я начал понимать, что проблема уже существует, и что её нужно решать прямо сейчас».

Будучи высококлассным программистом в одном из сильнейших институтов мира, Ричард не обращал особого внимания на соглашения и сделки других программистов – только бы они не мешали его основной работе. Пока в Лабораторию не прибыл лазерный принтер Xerox, Столлман имел все возможности смотреть свысока на машины и программы, от которых страдали другие пользователи. Ведь он мог изменить эти программы как считал нужным.

Но появление нового принтера поставило под угрозу эту свободу. Аппарат работал хорошо, даром что периодически жевал бумагу, но не было никакой возможности изменить его поведение под нужды коллектива. С точки зрения индустрии программного обеспечения, закрытие программы принтера было необходимым шагом в бизнесе. Программы стали таким ценным активом, что компании больше не могли себе позволить публиковать исходные коды, особенно когда в программах воплощались некие прорывные технологии. Ведь тогда конкуренты могли бы практически бесплатно скопировать эти технологии для своих продуктов. Но с точки зрения Столлмана, принтер был Троянским Конём. После десятка лет неудачных попыток распространения «проприетарных» программ, для которых запрещена свободная раздача и модификация кода, именно такая программа внедрилась в обитель хакеров самым коварным способом – под личиной подарка.

То, что Xerox давал некоторым программистам доступ к коду в обмен на соблюдение секретности, раздражало не меньше, но Столлман с болью признавал, что в более молодом возрасте, скорее всего, согласился бы на предложение Xerox. Инцидент в Карнеги-Меллон укрепил его моральную позицию, не только зарядив его подозрительностью и гневом в отношении подобных предложений в будущем, но и поставив перед ним вопрос: что, если однажды заявится хакер с аналогичной просьбой, и теперь уже ему, Ричарду придётся отказывать в копировании исходников, следуя требованиям работодателя?

«Когда мне предлагают аналогичным образом предать своих коллег по цеху, я вспоминаю свой гнев и разочарование, когда так же поступили со мной и другими сотрудниками Лаборатории, – говорит Столлман, – так что большое спасибо, ваша программа замечательна, но я не могу согласиться на условия её использования, так что обойдусь без неё’».

Память об этом уроке Ричард твёрдо сохранит и в беспокойные 80-е, когда многие из его коллег по Лаборатории уйдут работать в другие компании, связав себя соглашениями о неразглашении. Наверное они говорили себе, что это неизбежное зло на пути к работе над самыми интересными и заманчивыми проектами. Однако для Столлмана само существование NDA ставит под сомнение моральную ценность проекта. Что может быть хорошего в проекте, пусть даже технически увлекательном, если он не служит общим целям?

Очень скоро Столлман понял, что несогласие с подобными предложениями имеет ощутимо большую цену, чем личные профессиональные интересы. Такая бескомпромиссная позиция отделяет его от других хакеров, которые хоть и питают отвращение к секретности, но готовы идти на моральные компромиссы. Мнение Ричарда же однозначно: отказ делиться исходным кодом это предательство не только научно-исследовательской роли программирования, но и Золотого Правила морали, которое гласит, что ваше отношение к другим должно быть таким же, каким вы хотите видеть отношение к себе.

Вот в чём важность истории с лазерным принтером и инцидента в Карнеги-Меллон. Без всего этого, как признаёт Столлман, его судьба пошла бы по совсем другому пути, балансируя между материальным достатком коммерческого программиста и окончательным разочарованием в жизни, проведённой за написанием никому не видимого программного кода. Не было бы никакого смысла размышлять об этой проблеме, в которой остальные даже не видели проблему. И самое главное, не было бы той живительной порции гнева, что придала Ричарду энергию и уверенность для движения вперёд.

«В тот день я решил, что никогда и ни за что не соглашусь участвовать в этом», – говорит Столлман, имея в виду NDA и вообще всю культуру, которая способствует обмену личной свободы на какие-то блага и преимущества.

«Я решил, что никогда не сделаю ни одного человека жертвой, которой стал однажды сам».

>>> Подробности

 , ,

Deleted
()

Доступен предзаказ первой книги по Kubernetes, написанной на русском языке

Группа Документация

В книге рассмотрены механизмы, обеспечивающие работу контейнеров в GNU/Linux, основы работы с контейнерами при помощи Docker и Podman, а также система оркестрирования контейнеров Kubernetes. Помимо этого, книга знакомит c особенностями одного из самых популярных дистрибутивов Kubernetes – OpenShift (OKD).

Данная книга рассчитана на ИТ-специалистов, знакомых с GNU/Linux и желающих познакомиться с технологиями контейнеров и системой оркестрации Kubernetes.

По ссылке - также оглавление и первая глава.

>>> Ссылка

 ,

korum
()

Релиз Foliate 1.0 - простой читалки книг в формате EPUB

Группа Open Source

Foliate 1.0 — современная и легковесная программа для чтения электронных книг в формате EPUB. Она имеет минималистичный интерфейс и все необходимое для комфортного чтения.

Список основных возможностей:

  • Чтение файлов EPUB.
  • Простая навигация по книге.
  • Быстрый поиск по словарю.
  • Добавление закладок и заметок.
  • Настройка шрифтов и межстрочных интервалов.
  • Возможность менять цвет фона.
  • Хранение метаданных книги.
  • Возможность экспорта и синхронизации.
  • Все данные хранятся в формате JSON.

Программа написана на JavaScript, а интерфейс основан на библиотеке GJS. Работа с форматом EPUB осуществляется посредством Epub.js. Проект представлен под лицензией GPLv3.

>>> Подробности

 , , , ,

fail2ban
()

Humble Book Bundle: Linux Geek by No Starch Press

Группа Документация

На HIB в рамках сотрудничества с издательством No Starch Press предлагается купить набор DRM-free электронных книг, который по идее будет интересен пользователям/фанатам GNU Linux.

  • В обмен за 1$ и больше:
    • Automate the Boring Stuff with Python: Practical Programming for Total Beginners
    • The Artist's Guide to GIMP: Creative Techniques for Photographers, Artists, and Designers. Second Edition
    • The Art of Debugging with GDB, DDD, and Eclipse
    • Perl One-Liners: 130 Programs That Get Things Done
    • The Book of GNS3: Build Virtual Network Labs Using Cisco, Juniper, and More
    • No Starch Sampler
  • За 8$ можно добавить к своей библиотеке:
    • The Book of Inkscape: The Definitive Guide to the Free Graphics Editor
    • The Book of GIMP: A Complete Guide to Nearly Everything
    • The Book of PF: A No-Nonsense Guide to the OpenBSD Firewall. Third Edition
    • The GNU Make Book
    • Blender Master Class: A Hands-On Guide to Modeling, Sculpting, Materials, and Rendering
    • Doing Math with Python: Use Programming to Explore Algebra, Statistics, Calculus, and More!
  • 15$ позволит читать книги:
    • How Linux Works: What Every Superuser Should Know. Second Edition
    • Wicked Cool Shell Scripts: 101 Scripts for Linux, OS X, and UNIX Systems. Second Edition
    • Absolute OpenBSD: Unix for the Practical Paranoid. Second Edition
    • Arduino Project Handbook Vol. 1: 25 Practical Projects to Get You Started
    • Think Like a Programmer: An Introduction to Creative Problem Solving
  • За более чем 30$ можно заполучить
    • The Linux Programming Interface: A Linux and UNIX System Programming Handbook

В качестве опции Support Charity по умолчанию предлагается фонд Electronic Frontier Foundation (EFF), но при небольшом усилии среди опционального списка фондов можно выбрать Free Software Foundation (FSF).

>>> Подробности

 ,

Evgueni
()